за детство и юность, и продолжаешь грешить, но уже осознанно, оправдывая себя безвыходностью или отсутствием выбора.
–О чём мечтал в детстве? – спросил Иллиан.
–Обо всём, что нравилось.
–Я тоже. Рос в чёрством, маленьком городе, вдали от всего и всех, словно спрятанный. Один выход: сбежать, но не бежал. Мечтал посадить сотни видов красивых деревьев, чтобы было красиво гулять. Не люблю пустоту и унылые лица людей…
–Я слышал уже о подобном, но это было лет восемьдесят назад.
–Надо же.
–Читал статью про человека, который украсил свой город тысячью деревьев и цветов, но особенное внимание уделил алому клёну.
–Почему?
–Никто не знает.
–Как так? – не на шутку удивился Иллиан.
–Видимо, этот человек, как и ты, был, просто, спрятанным. Никто его не видел и не знает.
–И фотографий его нет?
–Вообще ничего нет.
–Видимо, сделав добро, решил остаться неизвестным…
–Он тоже художник, раз так разрисовал город…
–Думаешь?
–Даже, можно сказать – архитектор.
–Знал я одного художника… – начал историю Иллиан, но дождался вопроса Арлстау.
–Какого?
–Хорошего.
–Повлиял на него?
–Да.
–Расскажи…
–Он был самым добрым человеком из всех, что я встречал на пути. Даже не слишком жестокие дети не окажутся чище него. Ни мухи не обидит, ни слона, но рисовал он почему-то лишь чудовищ…
–И что ты сделал?
–Я говорил ему каждый день, что он ужасный человек, раз рисует монстров, и ничего более создать не способен, что талант его ничтожен, раз в этом лишь он заключён, что кисть его скудна и безнадёжна! Всё говорилось в шутку, но жестоко. В силу своей наивности воспринимал каждое слово близко, макал его в сердце и со всей серьёзностью переваривал. Ему было больно и обидно слышать такое, да и мне не по себе произносить такие слова, ведь он добрейший человек, а я-то кто?! Через месяц он нарисовал мой портрет. Вот он, кстати…
Он извлёк портрет из грудного кармана и протянул художнику. Листок был изношен, потёрт и не чист, но, видимо, дорог, раз сохранил.
–Не похож, – ответил честно Арлстау.
–Знаю, зато это было началом его нового творческого пути. Он начал рисовать портреты и разучился создавать монстров…
«Любопытно. Не просто так же он поведал мне, что единственный художник, с которым он знаком, был самым добрым человеком из всех, кого он встретил…» …
Когда Иллиан спросил художника, присутствовала ли в его жизни настоящая, огромная любовь, они уже успели расположиться у костра, жарили давно сваренное мясо и думали больше о пустом желудке, чем о сердце, заполненном любовью.
У каждого своё на душе, помимо любви. Так часто она занимает всего лишь сотую часть сердца, а ещё чаще тысячную. Не встречал он тех, в ком любовь плыла вечно и ни от какого айсберга не затонула.
–А у тебя? – ответил художник вопросом.
–Барьеры,