и Магнус опять пожелал Уинтерсу удачи, чувствуя, как тому она нужна.
3
В этот вечер лекционный зал «Рирдон Смит» был заполнен уже к четверти восьмого. На потолке, над поднимающимися вверх рядами, была установлена целая батарея осветительных ламп, которые уже наполняли зал мягким теплом.
Магнусу было выделено место достаточно близко от сцены, рядом с известным литературным критиком, криволицым мужчиной с длинным подбородком и кожаными заплатами на локтях. Взгляд, брошенный на публику, заполнявшую зал, подтвердил его предположения. Известие о выступлении Гарта Скаммела привело сюда толпу его немытых последователей, которые расселись по рядам, как вороны на телеграфных проводах. Сзади него сидела массивная девица в брюках и свитере, усыпанном значками, возвещавшими «Че Гевара жив!», «Слава Мао!», «Ваша местная полиция вооружена и очень опасна!». В дальнем конце зала, среди колонок и телекамер, Магнус разглядел Уинтерса, шепчущегося с техниками. Он был без пиджака.
До начала оставалось две минуты. Шумный и душный зал теперь был забит до отказа. Магнус ослабил воротник и взглянул перед собой на нижние ряды. В центре, между бледной длинноволосой девицей и великим разрушителем Чаком Ортицем, он увидел Гарта Скаммела; чуть поодаль сидела Мэри Даннок, известный автор романов.
Вдруг его словно током пронзило. Казалось, весь зал вокруг затих. Майя, должно быть, проскользнула через боковую дверь, заняв крайнее место двумя рядами ниже. На ней был перламутрово-белый плащ, перетянутый поясом и застегнутый до подбородка: он удивился, как она может сидеть в нем в такой духоте. Длинные волосы ее были спрятаны под воротник, голову она держала прямо, положив руки между коленями – спокойная и в то же время напряженная поза. Еще на ней были темные очки.
Он уже был готов бежать вниз, чтобы заговорить с ней, но остановился. Она уже один раз обманула его, и самым последним делом было бы сейчас бежать к ней. Когда дискуссия закончится, будет легко изобразить случайную встречу, и то для того лишь, чтобы она объяснила свое поведение вчера вечером.
Когда Питер Платт вышел на сцену и занял место за столом перед микрофоном, раздался гром аплодисментов. На Первом Международном Кардиффском фестивале живого искусства началась дискуссия о цензуре.
Вступительная речь Платта продолжалась чуть больше восьми минут. Она представляла собой гневную тираду против несправедливости цензуры, закончившуюся восклицанием:
– Я говорю вам, всем тем, кто любит свободу, что пока остается хотя бы намек на цензуру в Великобритании, это может означать только одно: нам есть, чего стыдиться и скрывать в нашей стране!
Когда закончились аплодисменты, он поднял обе руки и воскликнул:
– Но мы согласны и поспорить. И мне кажется, что следующий оратор найдет много аргументов против сказанного мною. Я представляю вам одну из величайших писательниц, несравненную Мэри Даннок!
Гиканье и топот ног сопровождали мисс Даннок, пока она с достоинством поднималась на сцену. Она была одета в красивое,