моя воля, я бы выкинул к чёрту оба наших пиджака. Я тяжело вздыхаю и подхожу к брату. Он весь насупился и покраснел. Весной затащить его в церковь было куда проще (тогда не было так жарко), а сейчас это становится проблемой почти мирового масштаба.
Я забираю у мамы пиджак брата и тихонько заговорщицки киваю ей, хотя на самом деле я не на её стороне. Она кивает мне в ответ, конечно, всё понимает, но молчит и уходит наверх помогать отцу с галстуком, который папа всё никак не научится завязывать, а ведь ему уже почти пятьдесят.
– Это отстой, – говорит мне Пит, при этом покорно протягивая руки назад так, чтобы мне было удобнее надеть на него пиджак.
– И не говори, – подтверждаю я устало.
Мы оба знаем, как каждый из нас к этому относится, и это делает нас участниками тайного сообщества, в котором всего лишь два человека.
***
Мы выходим через пять минут. Все нарядные, и половина из нас недовольные. Хотя по мне и не скажешь. Мы добираемся до церкви за рекордные двадцать три минуты. Обычно мы так быстро не ходим, но жара нас подгоняет. А ведь ещё только утро.
Наша церковь – большое добротное бело-серое здание с витражными окнами и огромным деревянным крестом на верхушке треугольной крыши. Это одно из самых древних зданий в городе, но и одно из самых лучше всего сохранившихся, а всё потому, что жители Корка, скорее, будут недоедать, чем позволят появиться хоть одной трещине на фасаде церкви.
Горожане сползаются сюда, словно муравьи. Мы тоже не отстаём. Следуем за всеми. Мы ничем не выделяемся. Так и должно быть. Перед службой люди около церкви напоминают беспрестанно гудящий пчелиный рой, от шума которого так и хочется сбежать, окунувшись в воду по самую макушку.
Отец встречает Билла Рэма, нашего соседа, и они тут же начинают обсуждать предстоящую игру в баскетбол (которым оба интересуются даже больше, чем своими машинами). Билл приглашает отца и всех нас на барбекю и, конечно же, отец с готовностью принимает приглашение. Отвергать чьё-либо гостеприимство в Корке – верх невежества.
Я в это время быстро оглядываюсь. Как я и думал, ни одного незнакомого лица. Все: и мужчины, и женщины, и дети – в чёрном, а лица – серые. Так было всегда. Так будет всегда. И от осознания этого меня почти что мутит. Глядя на то, как мы похожи в нашей аскетичности и пристойности, мне начинает казаться, что мы все герои никому не известной антиутопии.
Служба начинается ровно в семь с приветствия и общей молитвы и длится около трёх часов. Проводит её, как и все предыдущие службы, на которых я был, преподобный Патрик, живущий в Корке, сколько я его знаю, а знаю я его, сколько себя помню. Человек он, по мнению остальных (включая и моих родителей), мудрый и образованный, к тому же ещё и выглядит, словно ожившая статуя знаменитого греческого скульптора. Как говорит мой отец, Патрик – человек, обладающий высокими моральными ценностями. Вероятно, именно поэтому он стал членом городского совета, а по совместительству и его главой.
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки