было так сладко целовать. Словно капелька меда собиралась на донышке этой ямочки, словно вся сладость ее улыбки текла в его губы с поцелуем…
Она сама была порождением солнца. Именно такой он увидел ее в тот незабываемый майский день, когда сосредоточенно протирал свой верный кастом[1] у обочины на Воробьевых горах. Словно цунами пронеслось за спиной. Обернулся – и ослеп. Закатный солнечный свет обнимал гибкую черную фигурку с разметавшимся облаком волос. Он опустил глаза, борясь с внезапной слепотой, а она шагнула к нему, и солнечный свет плавленым золотом растекся у ее ног, обутых в красные кроссовки. Он поднял глаза – медленно, чтобы не ослепнуть снова, открывая ее для себя сантиметр за сантиметром. Стройные ноги в узких черных джинсах, красный шлем – слишком громоздкий для такой изящной руки (и как она только его удерживает!), расстегнутая красная курточка, вздымающаяся грудь – как будто она не ехала, а бежала или летела – на своих собственных крыльях, цвета алого закатного солнца. Но конечно же никаких крыльев не было. А может, она просто не пожелала демонстрировать их первому встречному… монтеру.
Он хмыкнул, услышав ее вопрос.
Не дождавшись ответа, она нетерпеливо тряхнула копной рыжих волос и повторила:
– Это ведь ты Барс?
– Ну я. – Собственное прозвище, данное приятелями-байкерами за бесстрашный стиль вождения, показалось ему глупым. Он вытер испачканные маслом руки о грязную тряпку и с вызовом поднял глаза. – И что, Златовласка?
Ему показалось, она вспыхнула. Ямочки, прежде приветливо подмигивавшие ему в уголках губ, вдруг спрятались, а сами губы сердито сжались. Даже рыжие кудри и те, казалось, стали жестче и из плавленого золота превратились в золотые стрелы.
– Мне сказали, что ты здесь лучше всех в моторах разбираешься, – небрежно уронила она. – Но, похоже, наврали.
Она развернулась и шагнула к своему красному спорту[2]. Так стремительно, так неизбежно, что Андрей понял: сейчас цунами повторится и она умчится из его жизни так же быстро, как ворвалась. И он больше никогда, никогда ее не увидит. И это было так невыносимо, что он сам не понял, какая сила подкинула его вслед за ней. Только почувствовал, что ладонь окутало рыжим шелком, а через мгновение две зеленые молнии, выстрелившие из центра ее глаз, пригвоздили его к асфальту. И он, словно обжегшись, отдернул руку, которую осмелился положить ей на плечо.
– Да подожди ты, – неловко проговорил он, убирая руку за спину. Ладони было тепло, словно в нее скользнул солнечный зайчик, и он невольно сжал кулак, стремясь задержать зайчика в руке – очень осторожно, чтобы его не помять, но достаточно плотно, чтобы не дать ему сбежать. – Что случилось-то?
Рыжая с сомнением посмотрела на него, словно раздумывая, достоин ли он второго шанса. А потом ее губы раздвинулись и на щеках зажглись солнышки-ямочки. Она что-то говорила ему о странности в моторе, которая ее беспокоит, а он только кивал головой, заранее