же он поел? Он только начал!
Аспирин посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Пока удирали с места проишествия, пока плутали переулками, пока Аспирин решал, что делать дальше…
– У тебя есть домашний телефон? – спросил он безнадежно.
– Нет, – отозвалась девочка, «зачерпывая» медвежьей лапой мед и чавкая от воображаемого удовольствия.
– Ты вообще думаешь возвращаться домой?
Девочка взяла со стола салфетку и начисто вытерла мишкину морду. У нее были коротко остриженные розовые ногти. Чистые незагорелые руки. На свежей футболке – два летящих дракона, большой и маленький, и надпись: «Krakow. Learning to fly».
– Ты бывала в Кракове?
Девочка не ответила.
Аспирин плеснул себе еще коньяка. Руки почти перестали трястись.
– Что там было? – спросил он, глядя на полосатые гостьины носки.
– Где?
– Там.
Девочка вздохнула.
– Он за мной пришел… А я не хочу идти с ним.
– Отец?
– Нет. Он мне не отец.
– Отчим?
– Он.
– Кто?
Девочка вздохнула снова. Аспирин нервно потер ладони:
– Кто убил собаку?
Девочка кивнула на игрушечного медведя. Аспирин вспомнил полуразорванного бледного бультерьера.
– Вообще-то, – сказала девочка раздумчиво, – это они ее убили. Давно. Когда она гналась за тобой, она была уже мертвая.
– Взрыва вроде не было, – сам себе сказал Аспирин. – Может… у них оказалось с собой что-то вроде… ну… упало собаке под ноги и взорвалось.
– Мышка бежала, хвостиком махнула, – сказала девочка без улыбки, – яичко упало и взорвалось… Ты хочешь спать?
– Я шесть часов травил в эфире байки, – признался Аспирин. – Разговаривал с какими-то идиотами по телефону. Ставил на заказ идиотские песенки. Потом малолетние кретины подстерегли меня в подворотне и натравили бультерьера. А он возьми да и сдохни на бегу. Да не просто сдохни – разорвись…
– Ничего, – сказала девочка примирительно. – Ты выпьешь еще и заснешь.
– И когда проснусь, тебя уже здесь не будет, – мечтательно предположил Аспирин.
– Это вряд ли, – сказала девочка и обняла медвежонка.
Чудес не бывает, и потому в девять утра, когда Аспирин вышел, прихрамывая, на кухню, девочка сидела, скрестив ноги, на стуле перед идеально вымытым столом, смотрела в окно и еле слышно напевала сквозь зубы. Перед ней на металлическом подносе лежал обложкой вверх раскрытый паспорт Аспирина.
– Ты что?! – от возмущения Аспирин выругался, как не принято ругаться при детях, устыдился своей несдержанности и потому разозлился еще больше.
Девочка обернулась. На коленях у нее – вернее, на скрещенных пятках – сидел светло-коричневый медвежонок, смотрел на Аспирина пластмассовыми зенками. На полу у ножки стула стояла пустая баночка из-под меда.
– Значит, ты Гримальский Алексей Игоревич, тебе тридцать четыре года, – прокурорским тоном сообщила девочка.
– Слушай, ты, – выдавил Аспирин сквозь