переехал из грязного, злачного, тлетворного города в новый, молодой, окруженный лесами и холмами. Верно, в его времена здесь были действительно красивые виды, о которых слагали оды тогдашние поэты, которые прославляли художники и резчики. За двести лет все изменилось. Возник и разросся город, исчезли виды, а жители привычно предавались тем порокам, от которых бежал правитель, заставив своих присных выбирать между тлетворной красотой старой столицы и суровой нынешней. Вряд ли кто воспротивился, челядь поспешила за господином и столь же быстро перенесла в Кижич прежние развлечения и удовольствия. Сам Голвец, удаляясь в монастырь, уже успел застать их.
Внутрь каменных стен крепости путников пустили без вопросов, хотя суровая охрана на въезде строго просматривала каждого въезжающего, но никого не трогала. Старый, давно не исполнявшийся указ, вошедший в привычку? – все возможно. Ведь тридцать лет назад перед стенами простирались незаселяемые участки земли, локтей на триста шириной – именно тут обосновалось воинство сына божия. Теперь место застроено новенькими деревянными или каменными домиками, схожими один с другим как две капли воды.
Мертвец не раз был в столице, равно как и Пифарь. Но если для наемника последние посещения уложились в две недели, то между прибытиями сына бога промелькнуло четыре десятка лет. Последний раз он приехал с родителями, когда дела пошли из рук вон. Отец собрал семейство в столицу, там лучше знают, какому богу поклоняться, чтоб выбраться из долгов. Пророк с интересом осматривался по сторонам, до потери шапки разглядывал башни и шпили, несколько раз просил остановиться, запечатлевая особо прекрасный вид на храм, дворец, колокольню. Наконец, когда лошадь довезла их до новой стены, крепости ордена Багряной розы, попросил остаться здесь, он пойдет один.
– Вот еще, – возмутился Мертвец. – Мне не доплатили.
Пифарь обернулся, собираясь объясниться, но смолчал и покорствовал. Так, вместе, они вошли внутрь, стража провела их в покои сперва квестора, кажется, куда больше обрадовавшегося наемнику, нежели его добыче, и, наконец, представила магистру. Глава ордена самолично отсчитал наемнику нужное количество денег, а после перешел к допросу Пифаря. Тот отвечал честно, признавая, да, это он именует себя не иначе как сын бога, и тридцать лет назад пытался войти с учениками и паствой в столицу. Заминка возникла, когда магистр попросил пророка представить ему еще одно доказательство – сотворить чудо. Как ни увещевал главу ордена Пифарь, тот оставался непреклонен. Мертвец, взвешивающий изрядно распухший кошель – странно, что до сих пор с ним не попрощались, – тут же вклинился.
– Магистр, он вправду не сможет порадовать тебя. Я сам тому свидетель, не лучший, но какой есть. У сына божия имелось много поводов явить чудеса, заткнуть рты сомневавшихся, но ни разу я не видел подобного. Его слова об отнятом даре истинны, и я бы не хотел, чтоб в моем пленнике сомневались.
– Это усложняет наше предприятие, но не сильно, – вполголоса произнес магистр. –