немцы грозятся… Так надоть их чин-чином встретить, при всей нашей боевой, значит, готовности, времени попусту зря не тратя… Вот и раздумай, голубушка, стоит ли таперича горевать?..
A вот другой запасный, фабричный мастеровой, несет на руках грудного ребенка; за тятькину куртку уцепилась в свою очередь подросток-девочка. За ними шагает с поникшей головой их еще совсем молодая мать.
– Тебе я, Сереженька, две крепких рубахи положила в сумку, да чаю, сахару, да табаку четверку, – с покорным видом перечисляет она, не поднимая на мужа опечаленных глаз.
A вот круглолицый, бойкий парень, по виду приказчик, бережно поддерживая под руку старую мать, говорит внушительно:
– Вы не сумлевайтесь, маменька, молитесь покрепче, да частицу о здравии раба Божьего Дмитрия вынимайте каждое воскресенье. Вот и помилует меня Господь Бог от вражеской пули.
– Буду, Демушка, буду молиться, желанный, – звучит в ответ надтреснутый старческий голос.
– A Белград-то все еще держится, братцы, – говорит кто-то в толпе, когда затихает могучее ура, закончившее спетый гимн. – Экие молодчинищи! Право слово, – молодцы. Сербия-то, ведь, маленькая, крошка, супротив ихней австрийской земли, a какие, братцы мои, орлы, – подтверждает другой голос.
– Что и говорить. Живио им, братцы! Скричим им живио! Всей артелью скричим, – подхватывает третий… И прежде, нежели могла этого ждать стоявшая y окна Милица, могучие перекаты «живио», этого родного её сердцу сербского ура, огласили улицы…
– Живио! – вне себя, вся подавшись вперед, захваченная общим восторгом, крикнула и молодая девушка, с загоревшимся мгновенно взором, с ярко вспыхнувшим румянцем на смуглом лице. Проходившие близко к окну запасные заметили ее, так горячо подхватившую их крик. Высокий, плечистый парень остановился на минуту перед окошком.
– Никак сербка, либо болгарка, барышня, – нерешительно проронил он, глядя в лицо Милицы добрым, сочувственным взглядом.
– Сербка и есть, – подхватил другой – молодой, темноглазый рабочий.
– Вы сербка? – смело обратился он уже непосредственно к Милице.
– Да, да – сербка, – радостно, сияя воодушевленным лицом и блестя глазами, закивала им девушка.
– Так живио и вам! Да здравствует Сербия! Да здравствует король Петр и королевич Александр! Живио! Живио! Живио! – подхватил пожилой, хорошо одетый запасный.
– Да здравствует Россия! Боже, храни русского царя! – дрогнувшим голосом крикнула в ответ им Милица и махнула платком, высоко поднятым над головой. – Ура русскому царю, ура!
– Ура! – подхватили ближайшие ряды запасных и их жен и даже маленькие дети.
И снова торжественно и гордо зазвучали победные звуки русского национального гимна.
Когда тетя Родайка вернулась из лавок, она не узнала Милицы, казавшейся такой озабоченной, печальной и угнетенной в это утро.
– Я видала нынче русских героев, тетя Родайка: настоящих героев. Они готовы защищать