ушла от этой комнаты с огромным венецианским окном. Ушла от жизни. Отчего ей так худо теперь? Графиня неласкова, дети преследуют, смеются, а Василиса, как кошка, так и норовит когтями зацарапать. Язык у нее хуже когтей. Злой язык. И зачем не отпускают ее, Ксаню, в лес, когда не любят ее, даже ненавидят?.. Одна Ната добра… Да что Ната: какая она Ксане подруга?.. Для Наты она, Ксаня, просто живая игрушка, которую она бросит, когда соберется опять в заморские страны… У Наты злой затаенный недуг в груди, в легких. Ната – чахоточная. Она может жить только при солнце, пока жарко, тепло… Без жары зачахнет. Чуть дождик – хватается за грудь и кашляет, кашляет. И в августе – это уже решено – Ната опять уедет на юг Франции на целую зиму. И тогда ей, Ксане, не житье в графском доме, ибо некому будет за нее заступаться. Ах! в лес бы уйти скорее, в лес!
Задумалась глубоко Ксаня…
Пред глазами пышная, зеленая картина… Глушь, лес, сумерки теней, прохлада… Чудно так, прекрасно…
Мечты и думы Ксани прерывает неожиданно сердитый голос графини.
– Несносная девочка! – кричит графиня. – Я же тебе велела стоять смирно!.. А ты все вертишься да вертишься…
При этих словах палитра и кисть летят в угол комнаты, брошенные с досады нетерпеливой рукой графини. Сама графиня, красная, как кумач, изо всей силы прокалывает полотно с наполовину оконченным портретом лесной колдуньи.
– Вот! Любуйся теперь!
Затем разгневанная графиня быстрой походкой выходит из студии.
Ксаня в недоумении, молчит, ничего не понимая, почему так рассердилась графиня.
Подходит Ксаня к картине, смотрит: огромная дыра вместо глаз, лицо изуродовано. Ксаня пожимает плечами. Неужели все это из-за нее?
– Ха, ха, ха, ха! – проносится резкими звуками над ее ухом. Любуетесь своим изображением? Ха! Ха! Ха!
Перед Ксаней Наль. Собственно говоря – Николай, молоденький граф Николай Хвалынский. Но родители и сестры прозвали его нежным именем «Наль». Ведь он такой нежненький и хрупкий, точно цветок. Но цветок, полный яда. Злой цветок. И губы у него тонкие и злые, и язычок, как жало, и глаза. Глаза совсем уже недобрые, хоть и красивые, как у сестры Наты. За ним стоит Вера. Эта если и не жалит, то потому только, что боится. Она слабенькая и трусливая. Но сердце у нее от этого не мягче.
– Наль, картина испорчена! – говорит она, – не правда ли?
Наль смеется и облизывает тонким, жалящим язычком малиновые губы.
Ксаня больше всего не терпит его за эту привычку. В ней есть что-то противное. И сейчас вынести ее без едкой злобы у нее нет сил.
– Ты барин, – говорит Ксаня, – ты граф, графский сын, а манеры у тебя, как у мужика, право.
– Что-о-о-о! Сама ты мужичка и колдунья! Да, да, колдунья!.. – говорит Наль. – Лесовичка ты! И не только лесовичка, но и дура…
– Да, лесовичка! – поддакивает Вера и прячется за спину брата.
Глаза Ксани вспыхивают. Ноздри раздуваются.
– Что ты сказал? – сердито, громко спрашивает она и делает два шага