обед на два дня вперед. С ужином возиться не стоит, будешь ужинать у меня… Она станет забирать твое грязное белье в стирку, а еще все починит и заштопает. И в шесть вечера уйдет, – выложил Лу-Папе.
– В субботу было бы лучше, чтобы она спала здесь, – встрепенулся Уголен.
– Зачем? – поинтересовалась Делия.
– Для компании. У вас больше нет мужа, а у меня нет жены. Значит, никому от этого плохо не будет!
– А почему бы и нет? – вставил Лу-Папе.
– Мне все эти штучки никогда особенно не нравились, – как-то нетвердо заметила Делия.
– Мне тоже, но дело в том, что я молодой и кровь во мне бурлит. Природа требует, ничего не поделаешь.
– Разумеется! От этого надо освободиться, чтобы не беспокоило и не мешало работать, – подтвердил Лу-Папе.
Делия без всякого энтузиазма покачивала головой.
– Слушай, Делия. Я не буду тебе надоедать своими ухаживаниями, как делают некоторые. Не стану говорить тебе о любви, я не умею. Не стану тебе мешать спать. И знаешь, если будешь оставаться по субботам на ночь, стану доплачивать сорок су.
– Ну нет! – возмутилась Делия. – Было бы отвратительно получать за это деньги. Но если хочешь, вместо тридцати су в день плати сорок, и, может быть, я буду оставаться, потому как в субботу вечером все в деревне тешатся, а я не знаю, куда себя девать.
– Вот и славно, – заключил Лу-Папе. – Раз вы договорились, разговор окончен.
Аделия встала и опять с азартом принялась охотиться за пылью.
– Пойдем со мной, Папе, – предложил Уголен. – Надо поговорить. А потом кое-что тебе покажу. Пошли!
Подведя старика к шелковице и усадив его на низкую каменную стенку, окружающую ствол старого дерева, он заговорил:
– Во-первых, вот что я должен тебе сказать. Та жизнь, которую я здесь веду, никуда не годится. Работаю я много, да только проку-то что? Два мешка турецкого гороха, шесть корзин абрикосов, двадцать литров оливкового масла, три бочки вина, миндаль, давленые оливки, несколько десятков певчих дроздов, сто килограммов инжира – все это так, пустяки… В этом году я заработал всего-навсего семьсот пятьдесят франков… Хочу взяться за работу посерьезнее.
– Молодец. Ты меня радуешь, потому что я уже все за тебя обдумал. Расчеты у меня дома, и я уже подсчитал, во что это обойдется.
– Какие еще расчеты? – забеспокоился Уголен.
– А вот какие: восстановить большой фруктовый сад Субейранов на всем плоскогорье Солитер, как было при моем отце: двести фиговых, двести сливовых, двести абрикосовых деревьев, двести персиковых, из тех, что не боятся ветра, и двести миндальных деревьев «принцесса». Высадить тысячу деревьев, в двадцать рядов с промежутками в десять метров, между рядами натянуть проволоку для белого винограда «панс мускат»[9]: ты бы ходил меж стен из виноградных лоз, видел бы солнце сквозь гроздья… Такой сад, Куренок, был бы памятником, прекрасным, как храм, и настоящий крестьянин не смел бы войти туда, не перекрестившись!
Было видно, что Уголену сделалось