касается вас лично, то, мне кажется, вам нечего жаловаться на эту необыкновенную Лигу, – заметил Холмс. – Напротив, насколько я понимаю, вы стали богаче на тридцать фунтов, не говоря уже о тех подробных сведениях, которые вы приобрели о всех предметах, начищающихся с буквы «А». Вы ничего не потеряли от приобретения этих знаний.
– Нет, сэр. Но мне хотелось бы узнать, кто были эти люди, и почему они сыграли со мной такую шутку. Дорогая это была для них шутка, так как обошлась в тридцать два фунта.
– Мы постараемся выяснить для вас эти вопросы. А сначала позвольте предложить вам два вопроса, мистер Вилсон. Как долго служил у вас помощник, который первый указал вам на объявление?
– До того времени он служил около месяца.
– Как он попал к вам?
– По объявлению.
– По этому объявлению явился только он один?
– Нет, желающих была целая дюжина.
– Почему же вы выбрали его?
– Потому что он ловок и соглашался на меньшее жалованье.
– На половинное, в сущности?
– Да.
– Какого он вида, этот Винсент Спаулдинг?
– Маленького роста, коренастый, очень живой; ни усов, ни бороды, хотя ему около тридцати лет. На лбу белый шрам.
Холмс приподнялся с кресла в сильном возбуждении.
– Я так и думал, – проговорил он. – Вы не замечали, что в ушах у него дырочки для серег?
– Да, сэр. Он рассказывал мне, что какая-то цыганка сделала это, когда он был еще мальчиком.
– Гм! – сказал Холмс в глубоком раздумье, снова опускаясь в кресло. – Он еще у вас?
– О да, сэр, я только что расстался с ним.
– А как шло дело во время ваших отлучек?
– Не могу пожаловаться, сэр. По утрам вообще не бывает много работы.
– Довольно, мистер Вилсон. Денька через два, а может быть, и раньше я буду иметь счастье сообщить вам мое мнение насчет вашего дела. Сегодня суббота; надеюсь, что к понедельнику я приду к какому-либо заключению.
– Ну-с, Ватсон, – заметил Холмс, когда ушел наш посетитель, – что вы думаете насчет этого?
– Ничего не думаю, – откровенно ответил я. – Это очень таинственное дело.
– Общее правило, что чем страннее случай, тем менее таинственным оказывается он на самом деле. Труднее всего распутать самые обыкновенные преступления, точно так же, как труднее всего установить личность обычного человеческого лица. Однако надо поторопиться с этим делом.
– Что же вы намерены делать? – спросил я.
– Во-первых, покурю, – ответил он. – Эта проблема стоит целых трех трубок, и прошу вас не говорить со мной в течение пятидесяти минут.
Он свернулся в кресле, подняв худые колени к ястребиному носу, и закрыл глаза. Его черная глиняная трубка казалась клювом какой-то странной птицы. Я думал, что он заснул, и сам начал было клевать носом, как вдруг он вскочил с кресла с жестом человека, принявшего решение, и положил трубку на каменную доску.
– Сарасате[10] играет сегодня в Сент-Джеймс-холле, – заметил он. – Как думаете,