Джозеф Белл
Шерлок Холмс создан писателем по реальному прототипу – преподавателю Эдинбургского университета, известному хирургу Джозефу Беллу (1837–1911). Его образ послужил основой характера сыщика, выдуманного Артуром Конан Дойлом. Изобретение Беллом во врачебной практике дедуктивного метода было введено в следственную практику. Профессор Белл взял молодого врача Артура к себе в ассистенты в Эдинбургской клинике и поставлял ему сюжеты будущих произведений. Дойл писал своему наставнику в 1892 году: «Не думаю, что аналитическая работа Холмса хоть как-то может превзойти то, что вы проделывали во время приема пациентов. Я собрал самое выдающееся из тех исследований, наблюдений, опытов и выводов, свидетелем которых мне посчастливилось стать. Я постарался создать человека, который сможет продвинуть это дальше».
Когда на 74-м году жизни Белл скончался, вся Англия знала его не только как выдающегося врача, но и как первообраз Шерлока Холмса.
Эдинбургский университет. XIX в.
Вот пример занятий, которые проводил со студентами медицинского факультета Эдинбургского университета доктор Белл. Перед собравшимися предстал, хромая, пациент, даже не снявший пальто перед входом в аудиторию.
– Скажите, используя только зрение, – обратился доктор, к одному из студентов, – почему хромает пациент?
– Заболевание тазобедренного сустава, сэр!
Белл откинулся на спинку стула и скрестил длинные тонкие пальцы под подбородком.
– Никакой тазобедренный сустав у него не болит! – насмешливо фыркнул он. – Он хромает, потому что у него болят ноги, а точнее, ступни ног. Если бы вы внимательно понаблюдали, то увидели бы, что у него на башмаках сделаны надрезы в тех местах, где обувь сильнее всего давит на ступни… Этот человек страдает от мозолей, господа! А с тазобедренными суставами у него все в порядке.
Несомненно для меня было одно: он не изучал медицины. Однажды даже я прямо спросил его самого об этом, и он подтвердил мои заключения. Да и вообще его чтение и занятия носили крайне беспорядочный характер. Работал он без системы, порывами, и трудно было заключить, какую из отраслей знаний он изучает. Но усидчивость и усердие, с которыми он занимался некоторыми предметами, были поистине велики. Его замечания в области той или другой отрасли знаний поражали меня своей глубиной и верностью. «Конечно, – думал я, – никто не станет таким образом изучать специальные науки, не имея ввиду определенной цели. Многие много читают, изучают, всем интересуются, но, в конце концов, бывают не в состоянии даже приблизительно резюмировать прочитанное. К тому же кому охота отягощать свой мозг такой массой второстепенных знаний, не рассчитывая утилизировать их впоследствии?»
Удивительнее всего было то, что в некоторых вещах он был положительный невежда. Его знакомство с отечественной литературой, политикой и философией сводилось к нулю. Однажды я при нем процитировал что-то из Карлейля.