с места, после чего из бронированной утробы раздался скрежет, и танк словно врос в землю, по всей видимости – надолго, потому что сорвался главный фрикцион.
О хронической неудачливости новенького знала вся бригада. Даже медсестричка Любонька, за отсутствием боёв и раненых помогавшая кашеварам на кухне, смотрела участливо и зачерпнула со дна побольше, накидывая порцию в котелок.
«Эх, лейтенанты молоденькие, нецелованные… Куда ж вам, в пекло…» – говорили её шаловливые и немного грустные глаза.
Разумеется, никаких плотских утех подарить гвардии лейтенанту она не смела. Женщин на фронте мало, все наперечёт. Те, что строгих нравов, считались «сёстрами» бригады: обидишь, тронешь такую помимо её воли, и виноватого найдут в канаве с пробитой головой. Ну а чья крепость пала под огнём мужских взглядов, те крутили военно-полевой роман со старшими офицерами, забеременевших немедленно отправляли в тыл. Впрочем, в образцовой 1-й гвардейской танковой бригаде подобных скандалов не случалось, по крайней мере – давно.
Получив еду из вкусно пахнущих, пусть и огрубелых от фронтовой жизни женских рук, Андрей водрузил котелок на надгусеничную полку «тридцатьчетвёрки», но не успел даже надломить краюху чёрного хлеба, как его отвлёк нестройный матерный хор мужских голосов, средь которого солировал жалобным повизгиванием стрелок-радист Шурик.
– Твой боец?! – рявкнул Бочковский, удерживая гвардейца за ворот точно шелудивого пса, стянувшего хозяйскую колбасу.
– Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант… Что он натворил?
– Лампы из соседнего танка спёр!
Ефрейтор виновато опустил физиономию.
«Только не колись!» – мысленно взмолился Андрей. Крысятничать – грех, это он хорошо усвоил и в детдоме, и в училище, хоть в Красной армии грех воровства широко распространён. Красть всё, что плохо лежит, – в национальном характере.
Если по-честному, радиолампы вряд ли «плохо лежали». Судя по докладу командира соседнего танка, боец влез к ним внутрь, когда экипаж вооружился котелками и занял очередь к Любоньке. В танке открутил кожух радиоприёмника и стащил две радиолампы. Времена, когда рации комплектовались положенными по инструкции запасными лампами, ушли в прошлое, если вообще такое бывало.
– Разрешите спросить, товарищ гвардии старший лейтенант, его прямо за этим и застукали?
Наступило секундное замешательство. Шурика видели крутящимся около обворованного танка, но не залезающим внутрь и тем более не раскурочивающим рацию. Однако воришка сам всё испортил. Воспользовавшись, что командир взвода ослабил хватку на воротнике, ефрейтор выскользнул из рук офицера и нырнул в люк «двадцатки», вернувшись с двумя лампами в ладошке.
– Ну, извиняй, лейтенант, доложу комбату. Пусть он решает, как твоего партизана благодарить, по-лёгкому или с занесением в бубен. – Бочковский резко развернулся и ушёл, командир соседнего танка отозвал своего мехвода, помогавшего чинить фрикцион развалюхи Андрея.
– Под