Когда я отпускала их в город, то подозревала, что у Артура может возникнуть подобное желание – прийти туда, где случилось непоправимое. Но я поделила детей на большие группы. Они должны были присматривать друг за другом. Кто бы мог подумать, что Артур обладает таким даром убеждения и поведет за собой всех четверых? Такое невозможно было предусмотреть даже мне. И, во-первых, он так ничего детально и не вспомнил…
– Этого еще не хватало… – вздохнул доктор Робертс.
– Во-вторых, – продолжила Габи,– по возвращении он сам пришел ко мне, чтобы поговорить. И если раньше он только и делал, что уклонялся от моих вопросов, будто я дротики в него метала, то сейчас он буквально раскрылся. Насколько смог. И теперь я считаю, что он готов к лечению. И чем быстрее, тем лучше.
– Я понял тебя, ладно. Попробую поговорить с Ратаковски еще раз. Он загонит лаборантов в гроб посуточным дежурством, если я смогу убедить его поторопиться.
– Вот и отлично. – Габи встала, собирая ладонью со лба блестящие капельки пота.
– Постой… Может, посидишь еще, а потом поужинаешь со мной? – неуверенно спросил доктор Робертс.
– О чем ты, Марк? – устало произнесла Габи. – Еще пару часов в духоте твоего кабинета я просто не переживу.
– Не в этом же дело, верно?
– Хочешь правду? – Габи так резко подалась вперед, что Марк испуганно отшатнулся. На долю секунды он подумал, что Габи может дать ему пощечину. А это больно и как-то уж очень унизительно.
– Ладно, проехали, – примирительно сказал Марк и вернулся за свой стол.
Он знал, что если Габи посмотрит в его глаза, то все поймет. Он, словно ишак, нес на плечах груз десяти лет ожидания. Неподъемный груз. Его жизнь была нарезана временем, будто пирог: сладкий кусок по имени Габи, навечно для него потерянный. Вот кусок с привкусом лекарств и капельниц для жены. Затем зачерствевший кусок разлуки, бессонных ночей и чувства вины перед всеми, да и перед Габи тоже. По кругу: исступление, напряжение, лаборатория ночью, лаборатория днем, встречи, исследования, встречи. И так день за днем. Десять последних лет навалились на него всей тяжестью, заставляя опустить плечи и согнуть спину. Но Габи ничего этого не заметила. Как обычно, она вышла, хлопнув дверью, даже не оглянувшись.
Габи сделала единственное, что считала правильным. Она спустилась на минус первый этаж, обогнула лабораторию, где за стеклянными стенами двое лаборантов подсоединяли электроды к оголенному трепанацией мозгу упитанной обезьяны, и направилась прямиком к доктору Ратаковски. Он всегда запирался изнутри, и потревожить его могли лишь несколько человек во всем блоке Cas9.
Решительный стук в дверь вывел его из оцепенения – Ратаковски сидел в своем глубоком кресле, устало откинувшись на спинку. В толстых стеклах очков отражалась фотография двухлетнего Майчека.
– Входи, Габи, – сказал он, отпирая пультом электронный замок.
– Как ты понял, что это я? – поинтересовалась Габи, скорее из вежливости.
– Только