Дзержинский
В толпе, сгрудившейся возле стены с объявлением, грамотными были лишь двое. Они стояли рядышком, водили пальцами по еще влажному от клейстера бумажному листу и читали ленинское обращение.
Толпа слушала их в глубоком молчании. Тишина была такая, что отчетливо доносилось потрескивание костров посреди площади.
– Брехня, – вдруг сказал кто-то. – Перепужались господа «товарищи», вот и ударились в панику…
Он не закончил. Один из тех, кто вслух читал объявление, ринулся к нему, вскинул кулак для удара.
Толпа задвигалась, загудела. Стоявший рядом человек перехватил руку чтеца, дернул в сторону. Тот потерял равновесие, грохнулся на землю. За него вступились. Кто-то кинулся на обидчика. Началась потасовка.
Вдруг протяжный вопль повис над привозом. И было в нем столько отчаяния, ярости, боли, что толпа мгновенно притихла.
Кричал биндюжник в зеленой шляпе с пером. Растолкав людей, он помчался туда, где четверть часа назад оставил телегу и лошадь.
Телега стояла на месте. Коня не было.
Несколько секунд все были словно в оцепенении, молча глядели ему вслед. Потом возчики в панике ринулись к своим подводам и лошадям.
Группы чекистов, производивших ночные обыски в городе, вернулись в здание уездной ЧК, когда солнце уже поднялось над далеким лиманом.
Андрей Шагин прошел в умывальную, рывком стащил с плеч гимнастерку, закатал рукава рубахи. Водопровод не работал, но на табурете стояло полное ведро. Шагин поставил ведро в раковину, погрузил в него голову.
Несколько минут спустя, бодрый, с еще влажными волосами, он вошел в комнату Саши. Здесь собрались старшие оперативных групп, чтобы сдать конфискованные ценности.
Все глядели на Сашу – она хмуро сидела у перламутровой шкатулки с откинутой крышкой. Рядом горкой лежали ожерелья, браслеты, серьги.
– Что? – тревожно спросил Шагин.
Григорий Ревзин подбородком показал на шкатулку:
– Фальшивые.
Ревзин два года работал подмастерьем у ювелира, он не мог ошибиться.
– А золото?
– Монеты правильные, – сказал Ревзин. – Все проверил. Тут без обмана.
Обман?
Шагин оглянулся. Взгляд его остановился на парне в кубанке и с маузером в кавказской мягкой кобуре. Это он, Олесь Гроха, неделю назад принес сведения о ценностях в доме Белявских. Был настойчив: данные верные, докторишка только прикидывается человеком, который живет скромно, на трудовые доходы. На самом же деле золота у него тьма, есть и камешки.
– Говори! – сурово приказал Шагин.
– Монеты же настоящие, – сказал Гроха. – А это, – он кивнул на «драгоценности», – этого понять не могу, председатель.
– Вот что странно. – Ревзин снял очки с толстыми стеклами, потер пальцами лоб над близорукими красными глазами. – Вот что мне кажется удивительным: как утверждает Саша, золото лежало вместе с камешками, в одной шкатулке. И теперь я все думаю, почему их смешали в одну кучу, какую преследовали цель?
– Полагаешь, была определенная