который уводил души к Небесным Ступеням. Я покачнулась, когда голова закружилась от ужаса, словно меня попросили сыграть на флейте на обдуваемом всеми ветрами утесе.
В действительности меня вообще не просили играть. Меня не было в программе. Я пообещала папе, когда уезжала, что не буду выступать на публике. Я слышала «Обращение…» раз или два, но раньше никогда его не исполняла. Это была даже не моя флейта.
Но первый солист сел на свой инструмент и испортил его, заменяющий слишком много выпил за упокой души принца Руфуса и теперь страдал от своего поступка во дворе монастыря. Второй замены не было. А похороны будут испорчены без «Обращения…». Я отвечала за музыку, так что с этим пришлось разбираться мне.
Молитва епископа затихала, он описал великий Небесный Дом, обитель всех святых, где все мы однажды будем жить в вечном счастье. Он не перечислял исключений, ему и не нужно было. Мой взгляд против воли обратился к послу драконов и контингенту большей части его представительства, сидевшим позади аристократов, но перед обычным сбродом, – драконам. Они были в своих саарантраи – человеческих обличиях, – но их легко можно было узнать даже с такого расстояния по серебряным колокольчикам на плечах, пустым сиденьям вокруг и нежеланию склонять голову во время молитвы.
У драконов нет души. Никто не ждал от них набожности.
– Да будет так всегда! – пел епископ. Это был сигнал для моего выступления, но в тот самый момент я заметила отца в переполненном нефе за барьером. У него было похудевшее бледное лицо. Я слышала в голове слова, которые он произнес в день, когда я отправилась ко двору всего две недели назад: «Ни при каких обстоятельствах не привлекай к себе внимания. Если не будешь заботиться о своей безопасности, то, по крайней мере, помни, что мне есть что терять!»
Епископ прочистил горло, но мои внутренности словно заледенели, и я едва могла дышать.
Я огляделась в отчаянии, пытаясь на чем-то сосредоточиться.
Мой взгляд упал на королевскую семью: три поколения сидели перед Золотым Домом, словно траурный портрет. Седые локоны королевы Лавонды рассыпались по плечам, ее водянисто-голубые глаза покраснели от слез, пролитых по сыну. Принцесса Дион сидела прямо и пристально смотрела вперед, словно планируя, как отомстит убийцам своего младшего брата или самому Руфусу за то, что не дожил до сорока. Принцесса Глиссельда, дочь Дион, положила свою золотую головку на плечо бабушки, чтобы утешить ее. Принц Люсиан Киггз, кузен Глиссельды и ее жених, сидел отдельно от семьи и смотрел вперед невидящим взглядом. Он не был сыном принца Руфуса, но выглядел таким же пораженным и убитым горем, как будто потерял отца.
Им нужен был Небесный покой. У меня не хватало познаний о святых, но я знала о грусти и о том, что музыка могла быть лучшим бальзамом от нее. Я могла подарить им это утешение. Я поднесла флейту к губам, а глаза подняла к сводчатому потолку и заиграла.
Я начала слишком тихо, не уверенная в мелодии, но ноты словно сами находили меня, и моя