расставил на столе чашки, блюдца и ловко пресек попытку Марисселя помочь. Чайная посуда у Эдера была особенная – явно купленная не в магазине, изумительной работы какого-то мастера.
– Мы купили участок сразу после войны, – объяснил Эдер. – Тогда поселка не существовало. У нас были полноценные швейцарские франки. На них в те годы можно было приобрести все, что угодно. А через двадцать лет это местечко у озера облюбовали те, кто преуспел в эпоху экономического чуда, и мы оказались здесь белыми воронами, чужаками. На нас посматривали с вежливым удивлением: вы-то сюда как попали?
– Ваша жена?..
– Она умерла еще совсем молодой, перед этим долго болела.
– Мне очень жаль…
Эдер сделал предупреждающий жест рукой:
– Я давно сжился с этим горем. Я вообще оказался на редкость стойким, хотя маме в детстве моя будущность виделась в самом черном свете. Она боялась, что я расту не подготовленным к житейским невзгодам и испытаниям. Но вот я как раз умудрился через все страшные годы пройти практически без потерь. А уже в благополучные времена лишился и жены, и дочери.
– Мне очень жаль, – повторил Мариссель. – Я надеялся, что наш приезд поможет вам рассеяться, а получается наоборот.
Наступила неловкая пауза. Мариссель вертел в руках чашку. Глаза Эдера увлажнились.
– Ваши вопросы никоим образом мне не досаждают, – сказал он. – Здесь я чувствую себя достаточно одиноко и рад возможности поговорить.
– Почему ваш сын не захотел жить с вами?
– Когда мы вернулись сюда после войны, он уже был взрослым юношей. Ему было шестнадцать лет, и пять из них он провел вне Германии, в эмиграции. Он совсем не чувствовал себя немцем. Эта страна осталась для него чужой. Я помню, мы обедали в привокзальном ресторане. Несмотря ни на что, мы с женой испытывали некие ностальгические чувства, с сочувствием смотрели на обедневших и почти голодающих людей. За соседним столиком обедала какая-то пара. К ним подошли дети. В костюмах, галстуках, они приветствовали своих родителей по-военному четким поклоном, щелкнули каблуками. Словом, вели себя так, как должны поступать добропорядочные немецкие дети. Но для нашего сына это было дико. Он уехал в Англию, окончил университет и остался в Лондоне.
– Почему он не поехал в Швейцарию?
– Собственно говоря, в Швейцарии у нас никаких корней не осталось. Родственники жены умерли. В сорок первом мы бежали в Швейцарию, потому что у нас не было иного выбора. Я не хотел, чтобы меня призвали в вермахт и отправили на Восточный фронт, и предпочел удрать от призывной комиссии. По тем временам мы прекрасно жили в Швейцарии, но никогда не считали, что останемся там навсегда.
– А ваша жена? Ведь для нее Швейцария была родиной. Неужели и она хотела вернуться в Германию?
– Она была швейцаркой только по рождению и – к счастью для меня – по паспорту. Она с десяти лет жила в Германии, в Кельне.
Наконец спустилась и Черил. Она надела джинсы и свободную блузку с короткими рукавами. Косметики на ней было минимум.
Эдер