к нему вечером, очень нервная барышня. Он дополнительно расстроился. Я вывел машину из гаража и поехал…
– Рассказывайте все, что вы видели, – подбодрил его следователь. – У меня нет оснований что-то скрывать от этих господ.
Гебхард кивнул и продолжал:
– Полицейского я не увидел. Дверь была открыта. Это не похоже на Берфельде. Он тщательно запирал двери и окна. Даже летом. Доктор лежал на полу. Вид его был ужасен. Вероятно, концентрация яда была недостаточной. Он мучился перед смертью. Недолго, но мучился. Рядом с телом лежал расколовшийся стакан. В доме никого не было. Но потом я заметил чьи-то следы на ковре и позвонил в полицию.
– Я дополню картину, – сказал следователь, – хотя это выходит за рамки моих служебных обязанностей. Берфельде не отравился. Судя по всему, это хладнокровно совершенное преступление. Полицейского ударили по голове камнем и связали. На осколках стакана остались отпечатки пальцев, я отправил их в Кельн. Судя по всему, преступник заставил доктора Берфельде выпить яд. Так что это лишь инсценировка самоубийства.
Следователь повернулся к Эдеру:
– Я не случайно приехал сразу к вам. Какое видение явилось вам вчера во время похорон?
Мариссель пожалел о своей откровенности. Наверное, не стоило пересказывать доктору Гебхарду разговор с Эдером. Он может обидеться, хотя в тот момент Мариссель не придал значения словам о «видении» и заговорил о нем с Гебхардом в шутку.
Но Эдер даже и не посмотрел в сторону Марисселя. Он ничего не собирался скрывать.
– Мне показалось, господин следователь, что в церкви и позднее на кладбище я видел человека, который перед войной работал в детском приюте Ахенхоф. Он был столяром, садовником, дворником, словом, занимался всей хозяйственной работой. Прошло столько лет, но я уверен, что это был он, и что он узнал меня. Он очень плохо выглядел. Подумать только, он выглядел как старик. А перед войной был молодым парнем…
– Как его звали? – следователь буквально впился взглядом в Эдера.
– Ганс. Фамилии не знаю. Все называли его по имени. Приятный добродушный парень, но со странностями, малоразвитый. В другом месте, возможно, его бы не стали держать, но приют был католическим, кто-то назвал парня Божьим человеком, и Ганса взяли на работу.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Перед началом войны с Россией, когда приют закрыли, а епископ произнес свою знаменитую речь.
– Вы его больше не встречали? Ничего о нем не слышали? Вспомните, пожалуйста.
– Мы вернулись после войны, и я сказал жене: «Поедем в Ахенхоф, может быть, найдем кого-то из знакомых». Но это была напрасная надежда. Местечко обезлюдело, и никто из прежних обитателей сюда не вернулся. Что произошло с Гансом и всеми, кто работал в приюте, не знаю. Считал, что нацисты разделались с ними.
– Так, – произнес удовлетворенно следователь, – похоже, мы имеем дело с призраком, вернувшимся с того света.
– А что испугало доктора Берфельде? – задал вопрос Эдер. – Почему он попросил защиты у полиции?
– Он сообщил,