тихо: что́ тратить силы на общение, когда впереди долгая холодная ночь, а утром едва ли найдешь себе завтрак. Говорили о Воронах, которые не вернулись на ночевку к закату: о пойманных, пропавших, слишком слабых, чтобы найти пропитание. В глубине леса семейство Оленей – мать, отец и годовалый Олененок – оказалось в ловушке за снежным валом, который они сами невольно выстроили: ходили кругом, вынюхивая скрытую растительность, и вытоптали такую глубокую колею, что уже не смогли из нее выпрыгнуть. Там им были не страшны Волки, и Олени умерли от голода.
Вороны их нашли, подождали, пока теплое солнце не размягчит туши, и спасли собственную жизнь.
Дарр Дубраули редко видел Лисью Шапку. Когда они с друзьями летали в поселение в поисках пищи, то вообще видели мало Людей; в снегу Люди ходили стаями, как Волки на охоту, но забирали всю добычу, не оставляя ничего. Лучше держаться подальше от таких крупных голодных хищников: поговаривали, что в поселении видели вороньи перья – черные на снегу. Когда Дарр Дубраули все же заметил Лисью Шапку, она была с ног до головы закутана в меха, а Люди не приветствовали его, как прежде. Снег сковал их так же, как Оленей. Хорошо все-таки иметь крылья.
Когда зимняя ночевка разлетелась, Бродяга покинул стаю, и с ним улетела Младшая Сестра Дарра – подальше от стаи и семьи, которая не одобрила ее выбор, потому что Бродяга так и остался для всех чужаком. «Ладно, – проговорил отец, услышав эту новость от Служителя, – но пусть они лучше к нашим владениям и близко не подлетают». Дарр Дубраули огорчился, потому что в приступе весеннего безумия надеялся, что она выберет его; он был готов улететь с ней куда угодно и навсегда, но нет. А помочь родителям с гнездом мог и последний птенец из прошлогоднего выводка – и, конечно, Служитель, которому Дарр дал имя Друг-Чужой-Подруги.
Где же Лисья Шапка? Он полетел к озеру, которое разбухло от талой воды, к зеленеющим рощам, но ее нигде не было; она не нашлась ни в дубраве, которой дала особое имя, ни у Ручья, ни у Высокого Камня, у которых тоже были имена, – она их называла, но Дарр не сумел запомнить дольше чем на минуту. Он чувствовал себя старым без нее, без Отца и Матери, без собственного надела. Совсем один. «Вот ее и бери себе в подруги», – то ли пошутил, то ли посоветовал Бродяга, когда улетал с Младшей Сестрой; а Сестра даже не обернулась ни разу.
Той весной битвы не случилось; Люди не принесли богатства Воронам и их птенцам, и кое-кто из стаи Дарра посматривал на него с презрением, потому что ему теперь нечего было предложить. Одним знойным днем он возвращался от озера и поселения в свои старые владения за пустошью вместе с молодыми Воронами, которые по-прежнему надеялись, что можно найти что-то хорошее, если держаться рядом с ним. Воздух был густой и томный. Вдалеке, на подне, беззвучные молнии сверкали в тучах – серых и белых, как спина Тетеревятника.
Дарр Дубраули думал о Людях – почему они делают то, что делают, – когда воронью стаю разметал внезапный порыв ветра, первое дыхание приближающейся бури, и миг спустя он остался один в закувыркавшемся мире, словно его трепало какое-то живое существо. Невозможно было удержать направление,