Вендлери пошарил в боковом кармане комбинезона и, достав целлофановый пакет с кубиками сыра, протянул вверх. Рука директора опустилась и, забрав пакет, снова скрылась.
– Отодвигаем пружинку, – озвучивал свои действия директор, – кладём кусочек сыра…
И тут раздался щелчок. А потом с неба пала не божья роса, не манна небесная, а – мистер Гвареччи.
– О-о-о! – произнёс он.
Если честно, произнёс он, конечно, не «О-о-о!», а совсем-совсем другое слово. Получилось не так красочно, как у Шекспира, и не так выразительно, как читает Шекспира миссис Бейкер, но вполне внушительно.
Директор приподнял голову. Лицо у него было красное, а пальцы – ещё краснее. Он размахивал и тряс рукой, словно старался стряхнуть её с себя вовсе.
– О-о-о! – произнёс он снова. (Он, конечно, говорил не «О-о-о», ну да вы и сами поняли, верно?)
– А попробуйте «Сгнои тебя чума», – предложил я.
Мистер Гвареччи посмотрел на меня с пола.
– Ты откуда взялся? – спросил он.
– Ещё можно: «Пусть вредная роса падёт на вас». – Я был готов поделиться с ним всем, что выучил.
Мистер Гвареччи снова затряс прищемлёнными пальцами и простонал:
– В такую рань ученикам в школе не место.
– Он видел, что мы ставим крысоловки, – недовольно сказал мистер Вендлери.
– Это тот семиклассник, который выпустил крыс. Он и так всё знает, – отозвался директор.
Завхоз скорчил страшную мину и поднёс палец к губам.
– Ни звука! – велел он мне.
– Пусть ж-ж-жабы-крыс-с-сы заедят меня, если проговорюсь, – пообещал я. И слюной брызнул на «крыс-с-сах» для убедительности.
Мистер Гвареччи посмотрел на меня странным взглядом, а потом медленно встал, собрал упавшие вместе с ним крысоловки и снова полез на лестницу. Я его за такое упорство зауважал. Пальцы-то у него, наверно, сильно болели.
– Иди в класс, Холлинг Вуд, – скомандовал он.
Миссис Бейкер оказалась на месте. Она сидела за столом и глядела на потолок, прислушиваясь к доносившимся сверху звукам: крысы топотали и скреблись прямо у нас над головой. Мы стали слушать вместе. Наконец всё стихло.
– Никому ни слова, мистер Вудвуд, – предупредила учительница.
– Ни слова, – повторил я и прошёл к своей парте.
– Вы дочитали «Бурю»? – спросила она.
– Да.
– Что ж, сегодня днём обсудим. – Он кивнула и взялась за проверку наших сочинений, которые стопкой лежали перед ней на столе. Красные пометки запестрели на белых страницах, как следы бубонной чумы.
Репетировать было решительно негде. Тем не менее я надумал тренироваться потихоньку – чтобы в критической ситуации не забыть ругательства Калибана. И вот, уткнувшись носом в парту, я прошипел: «Водянкой дуй на вас, о дьявольские твари». Я тут, конечно, слукавил, соединил слова из двух разных мест пьесы. Но мне показалось, они будут хорошо сочетаться. Да, звучит неплохо. Я произнёс их снова, представляя Калибана и Сикораксу – не ведьму Сикораксу и её сынка Калибана из «Бури», а наших крыс. Чем не дьявольские твари?
– Водянкой дуй на вас, о дьявольские