Как в дешёвой драме.
Я в ней просто некий аноним.
Тот, другой, спешит к тебе с цветами,
ну а ты спешишь расстаться с ним.
Но пойми: он – вовсе не обманщик.
Без тебя не проживет и дня.
Отчего не выбрала ты раньше?
Отчего ты выбрала меня?
Тот, другой… Он выглядит неплохо —
до него мне словно до луны:
точно пень, я обрастаю мохом
с северной холодной стороны.
Не считай, что это чьи-то козни —
будущее скрыто пеленой.
С каждым днем я становлюсь несносней,
как старик, капризный и больной.
Будет без меня совсем вольготно,
увезет тебя к нему трамвай…
Ты его не знаешь подноготной,
лучше никогда не узнавай.
* * *
Я соврал, что к тебе заглянул по пути —
битый час под дождем сиротливо я мок,
и к тебе я прощаться пришел, ты прости,
не сердись, но иначе я просто не мог.
Я, остриженный наголо, кепочку снял
(парикмахер меня округлил в аккурат),
но смотрела ты в сторону, мимо меня,
и спокойным был твой
невнимательный взгляд.
Твои губы…
Зачем они так холодны?
На лице твоем бледность от частых ангин…
И, наверно, ты знала давно, что должны
мы расстаться вот так – ни друзья, ни враги.
Я молчал. Да и ты промолчала в ответ,
отвернувшись. Я хмур был, обижен и зол.
А когда уходил, ты смотрела мне вслед,
удивляясь тому, что к тебе я пришёл.
* * *
Вот скажи теперь: на шута,
в то мгновенье, когда не ждешь,
мне слова твои нашептал
шифровальщик-дождь?
И проник сюда без помех,
я его совсем не искал —
твой далекий несмелый смех,
льдинка так звенит о бокал.
И твой голос – он вдруг поник,
точно мак, – ему не ожить.
И сменяется смех на крик,
на обиды твоей ножи.
А теперь и обид тех нет,
память высохла, как горбыль.
И не дождь уже – только снег,
только ветер несёт судьбы.
Ждал тебя на свою беду,
будто лучик звезды, но лишь
ты похожа тем на звезду,
что ночью горишь.
Мария Стюарт
1.
Дабы исполнить царственный каприз,
придворный плотник ночью портил зренье.
Как кость собака, он мундштук изгрыз
над чертежами странного строенья.
Он подмастерью метил в зубы, лют,
кряхтел, обильным потом обливался
не для того, чтоб всякий темный люд
работою его полюбовался.
Неласковый морщинистый старик,
сменивший аркебузу на рубанок,
он эшафот как памятник воздвиг —
во славу сановитых интриганок.
Он, как другие, в эту ночь не ждал,
что до утра погаснет пламя