Кстати, что именно они учинили?
Кайден огорченно развел руками.
– Был пожар в главной лаборатории, где всегда работал Повелитель, и на складе, где хранились готовые приборы. Те, которые тебе обещали. Впрочем, приборы-то можно еще собрать, а вот кристаллы погибли все. Заново растить придется.
Харган, который так надеялся восполнить потерянный излучатель и еще пару штук добавить для усмирения севера и востока, едва унял поднимающийся из самого сердца приступ демонической ярости. Какая низость, какие сволочи, как можно было даже помыслить о том, чтобы так поступить с Повелителем и результатами его тяжкого труда!..
Торопливо попрощавшись с куфтийским магом, наместник резво зашагал прочь. Справляться с гневом ему удавалось все еще с трудом, и он всерьез опасался, что задержись он хоть на минуту – и ни в чем не повинный Кайден разделит печальную участь брата Шеллара. Нет уж, лучше добежать до обиталища Нимшаста и, если случится, вывалить все на него. Во-первых, он заслужил примерную взбучку за свое депрессивное бездействие в критический момент, а во-вторых, ему от этого ничего не сделается.
Левая рука Повелителя правую, мягко говоря, недолюбливал. Частично оттого, что до появления Харгана сам был правой рукой и любимым учеником, а частично полагал, что мерзкий детеныш призванной нечисти нагло занял его, Нимшаста, место в сердце учителя. Учитывая ориентацию левой руки, а также ходившие среди куфти сплетни о том, что в молодости он был безответно влюблен в наставника, заявления насчет «места в сердце» выглядели весьма двусмысленно и где-то даже оскорбительно для репутации Повелителя.
Жилые боксы первых магов располагались по соседству друг с дружкой и относились к помещениям повышенной комфортности – до завоевания здесь обитали старейшины. Харган никогда не интересовался, в чем эта комфортность состояла и чем его бокс отличается от обычных, он просто пользовался жилищем по назначению: приходил туда спать и мыться, а также читал на ночь какие-нибудь полезные книги, коими вскоре завалил все свободное пространство. Жилищами соседей он не интересовался и в гости к ним не ходил, но не увидеть личные апартаменты Нимшаста мог разве что слепой, ибо левая рука обладал столь тонкой душевной организацией, что из малейшего промаха прислуги учинял вселенский скандал. При этом он обычно излагал свои сопровождаемые истерическими взвизгами претензии, стоя на пороге своей комнаты при распахнутой настежь двери, так что все проходящие мимо могли видеть старинный комод на гнутых ножках, кровать с балдахином, граммофон с тремя пластинками, занавески дикого кислотно-желтого цвета, кальян с облупившейся позолотой, всяческие ископаемые безделушки и прочие свидетельства любви хозяина к роскоши и, как он полагал, утонченности вкуса. Харгану его балдахины и занавески напоминали покойного президента Гондрелло, хотя следовало отдать должное Нимшасту – по сравнению с президентом он действительно являл собой образец вкуса. Суровые воины пустошей втихомолку смеялись над