дольше разглагольствовал Исаак Наумович, тем сильнее у Антона зрела уверенность: что-то не так. Его смущали не речи эскулапа, а его вид, казавшийся слегка гротескным: не в меру полные губы, крупная голова, острый подбородок… Казалось, перед ним сидит не человек, а очень тонкий шарж на человека, еле заметная карикатура.
Все бы ничего, но когда, обращаясь к Ольге, Штельман слегка повернул голову влево, студент остолбенел – ему показалось, что у врача отсутствует затылок.
Очень медленно, стараясь не привлекать внимание, Васькин начал перемещаться вдоль стены, сантиметр за сантиметром, пытаясь найти позицию, которая позволит взглянуть на психиатра в профиль, а если повезет – и за спину.
Шажок, еще шажок… еще чуть-чуть…
Не переставая вещать, лекарь душ снова повернулся к Матери пациентки и… сердце Антона чуть не выпрыгнуло из горла от жуткой смеси омерзения, страха и гадливости.
У дипломированного хозяина кабинета не было задней части тела. Казалось, кто-то удалил ее, отрезал ровно по вертикали. Отсутствовали затылок, задняя часть шеи, спина, седалище… Но самым шокирующим было то, что обнаженная поверхность тела открывала взгляд не на окровавленные внутренние органы, а на до отвращения знакомую бледно-зеленую пористую массу, крохотные полости которой сжимались и расширялись в зависимости от движений существа.
«Господи! Эта… тварь, кукла не должна жить!» – здоровяк чувствовал, как изнутри его естества поднимается неконтролируемая волна жгучего желания уничтожить гадину, раздавить, словно жирную пиявку, присосавшуюся к телу.
В совершеннейшей тишине он бросился к пискнувшему от неожиданности гомункулу, обхватил руками подобие его шеи и рванул на себя. Аморфная субстанция, наполнявшая монстра, оказалась мягкой, как поролон, порвать ее ничего не стоило.
– Да не галдите вы… – игнорируя негодующие возгласы спутников, он швырнул обезглавленное тело мнимого психотерапевта на стол, выставив напоказ его заднюю часть. – Смотрите! Это не человек, обманка, кукла, как и все здесь!
Шок.
Лиза глухо охнула, Ольга отчаянно завизжала, инстинктивно прикрывая ладонью глаза дочери, Таисия хлопнулась в обморок, а старика Мелькова скрутил приступ рвоты.
Глава 2. Пленники
У человека должно быть хотя бы на два гроша надежды, иначе жить невозможно.
Бертольд Брехт
1
Много ли найдется людей, способных по настоящему посочувствовать чужому горю? Когда мы слышим: «безнадежно больное дитя», то прячем взгляд, тихо отворачиваемся от чужой проблемы, тайно радуясь, что, слава Богу, это случилось не с нами, с кем-то другим.
Кто может понять чувства матери, ежедневно, ежечасно ухаживающей за недужным ребенком, обеспечивающей его существование, мотающейся по клиникам, от врача к врачу, с робкой верой в то, что кто-то поможет, исцелит… И все это –