Уколы взялась делать Маша.
Вадим взял отпуск по состоянию здоровья. Он, как участник войны, получил путевку в ялтинский санаторий.
Они с Машей решили пожениться, как только Вадим вернется из Ялты.
Черное море Вадим полюбил. Это была любовь с первого взгляда. В Кенигсберге он тоже видел море, но оно не произвело на него большого впечатления.
Вадим и Маша писали друг другу письма почти каждый день.
Через неделю пришла телеграмма от мамы. Она сообщала, что отец умер. Вадим читал и перечитывал, но смысл не доходил до него. Как умер? Лишь постепенно он начал понимать страшное значение этих слов. Вдруг буквы стали расплываться… Исчезли… Темная пелена застлала глаза. Он ничего не видел!
– Я ослеп! – вскричал Вадим. Телеграмма упала на пол.
К нему подбежала медсестра. Взяла за руку. Стала успокаивать.
– Ничего серьезного. При сильном нервном потрясении может наступить потеря зрения. Но эта слепота временная. Вы обязательно будете видеть!
Время шло, а зрение не возвращалось. Это были ужасные часы. Два несчастья свалились на него в один и тот же миг.
И все же медсестра оказалась права. Через трое суток он снова стал видеть. Не хуже, чем видел раньше.
Отца похоронили без него. Вадим остался в санатории. Екатерина Дмитриевна на этом настояла, хотела, чтобы он прошел весь курс лечения.
Умер отец в возрасте 56 лет. Несомненно, сказалась война.
Из Ялты Вадим вернулся вполне здоровым.
Мама рассказала ему, как умер отец. Всплакнула. Вадим ее утешал. Через полчаса он побежал к Маше. Он увидал ее на другой стороне улицы. Она шла рядом с молодым морским офицером, стройным, подтянутым, мужественно и хищно красивым. Они оживленно беседовали, Маша то и дело смеялась. Не давая воли острой ревности, Лунин перешел улицу и, заранее раскрыв руки для объятий, бросился к ней. Маша коротко поздоровалась и, не замедляя шаг, прошла мимо. Моряк, кажется, усмехнулся. У Лунина пересохло во рту. Он опустил руки и долго стоял, не шелохнувшись. Глядел им вслед. Прохожие его обходили.
Вадим почти физически ощущал, как все рушится в его душе. Словно в основании прекрасного здания образовалась трещина, и оно развалилось. Он встрепенулся и быстро пошел вперед. Пошел бесцельно, наугад. Казалось, лишь стремительно шагая, он может переносить нестерпимую душевную боль. Ноги сами привели к его дому. Вадим не мог вспомнить, где и сколько времени ходил он по городу.
– Что стряслось, Вадя? – спросила Екатерина Дмитриевна, заметив его несчастный, обескураженный вид.
Вадим все рассказал. И, неожиданно для себя самого, расплакался. Теперь Екатерина Дмитриевна успокаивала его, гладила, как маленького мальчика, по голове.
– Любит тебя Маша, сынок… Она меня проведывала. С похоронами помогала.
Вечером явилась Маша. Она попыталась изобразить все как забавное недоразумение. По ее словам, это был просто знакомый. Сказала, что обниматься и целоваться