детская ладонь.
– Мессер Фабрицио!
Пеппо ощутил, как внутри разом ослаб какой-то туго затянутый узел, и вскочил:
– Просто Фабрицио. Ну, рассказывай!
Алонсо словоохотливо залопотал:
– Явился я, кирасира Годелота спросил. А хозяин аж вздрогнул. И вмиг разулыбался, будто я ему пирогов принес. Нету его, говорит, по делам вышел. Ну, а я ему, как вы велели, толкую – сказано, в руки передать, обожду на крыльце. Тут хозяин вовсе медом потек. А кто тебя, милый, послал, спрашивает? Я все по-вашему ему сказал, а он кивает – не нужно ждать. Солдаты, мол, поздно приходят, дитяти не след до ночи на крыльце толочься. Давай, мол, письмецо, передам чин чином. А я этаким дурачком улыбаюсь – ой, дескать, удружили как, батюшка! Передал ему вашу записку, сам вон – а украдкой в оконце нижнее гляжу, там аккурат бочка стояла. Хозяин меня выпроводил – а сам как понесется с письмом наверх, будто черти за ним с ухватом бегут! Туточки я назад и поспешил.
Пеппо слушал малыша, а тот воодушевленно рассказывал, с явным удовольствием изображая гундосый голос хозяина, и как сам прикидывался «дурачком». Похоже, Алонсо нимало не испугался. Поблагодарив мальчика, Пеппо, не скупясь, заплатил ему за труды и снова потрепал по волосам:
– Ну, бывай. В траттории еще увидимся. И не забудь – у нас у каждого по секрету в рукаве.
– Да что вы, что вы, – пискнул малыш и мгновенно исчез.
Пеппо же обернулся к каналу и раздосадовано бросил в воду крупный камень. Годелота не было в траттории… Зато кто-то очень ждал там его визитеров. Хозяин не стал бы печься об Алонсо – рявкнул бы, что постояльца дома нет, а где уж посыльный станет ждать – не его забота. И уж, конечно, он не стал бы бегать с письмами наверх. Бросил бы под стойку, спасибо, если б при встрече упомнил. Нет, перехватив письмо, трактирщик кому-то его понес. Кому-то, кого чертовски боялся. Что же случилось, Лотте? Что за несчастье я успел на тебя навлечь?..
***
Раздался стук, и на пороге комнатушки показался хозяин траттории, сияющий, как новый цехин.
– Святой отец, письмецо я выудил. Пострел какой-то принес, извольте взглянуть! Не иначе, от сообщника какая весточка!
Тощий монах-доминиканец, доселе стоявший у окна, неспешно шагнул к трактирщику и взял из его руки сложенный лист бумаги. Развернул его невозмутимо и неторопливо, лишь руки с по-паучьи длинными костлявыми пальцами подрагивали нетерпением. Нахмурившись, монах прочел письмо, а потом швырнул его на пол:
– Любезный, я вовсе не для того сижу в этой комнате, чтоб просеивать через сито чужие поганые грешки. Я жду весьма опасного смутьяна. Это же, – монах указал острым подбородком на лежащий у стола лист, – это мусор.
Обескураженный трактирщик, успевший взлелеять надежду, что долгожданное письмо избавит его тратторию от малоприятного гостя, поклонился и уныло зашагал вниз.
Монах же подобрал лист и снова перечел его. Прыгающие строки, написанные