он, когда небеса темнеют, – продолжил обеспокоенно старик. – Только для чего это тебе знать понадобилось, скажи?
– Встречу его на дороге и поговорю, чтоб из избы за порог не выставили, – признался Силантий. – Да и домочадцев его пугать неохота безобразным видом своим.
– Ты что же задумал, сынок? – простонала Марфа Григорьевна. – Мало ли тебе на войне досталось? Да он тебя зараз на каторгу упечёт вслед за братьями.
– Тогда давайте беды от него терпеть?! – зло усмехнулся Силантий. – Отдадим ему коня с телегой и что? Думаете, он на этом успокоится и отстанет от вас?
– А может, возьмёт он коня да угомонится? – проговорил нерешительно Матвей Кузьмич. – А тебе… Не надо греха брать на душу, сынок?
– У-у-ух, я уже столько грехов взял на душу, батя, что она внутри меня по швам трещит от изобилия, – вздохнул Силантий. – Так что одним грехом больше мне без разницы.
– Нет, не ходи никуда, сынок! – взмолилась мать. – Не зли зазря этого беса Макарку!
– Это уже не вам решать, родители, – сказал как отрезал Силантий. – Мать, ну-ка стол накрывай да щей наливай. Проголодался я нынче что-то, аж желудок сводит, однако…
17
Савва Ржанухин потянул за вожжи и остановил лошадь. Евдокия Крапивина сошла с саней и осмотрелась. В тёплой шубейке, в повязанном по-старушечьи пуховом платке, она топталась на месте, дожидаясь, когда Савва уедет.
Когда сани скрылись из виду, девушка свернула на другую улицу и поспешила с оглядками в направлении церкви.
К её приходу молящихся внутри огромного соборного храма было немного. Трижды перекрестившись и отвесив поклоны, Евдокия прошла к правому пределу и остановилась перед иконой Николая Чудотворца. Глядя на лик святого, она снова трижды перекрестилась и бросила беглый взгляд на батюшку.
Он стоял к ней спиной на амвоне и певучим звонким голосом читал молитву. Батюшка был молод и красив, и Евдокия давно обратила внимание на его приятную притягательную внешность.
В это утро девушка молилась особо горячо, позабыв обо всём на свете. Она обращалась к ликам святых, моля их о прощении всех своих вольных и невольных грехов и прегрешений. Она просила святых заступиться за неё перед Господом Богом и позаботиться о воюющем где-то муже.
Шепча молитвы, Евдокия во все глаза смотрела на иконы. Ей казалось, что святые говорят с ней, и она сердцем, как губкой, впитывала благодать, исходящую от икон, и никак не могла насладиться ею.
Евдокия пришла в себя после окончания службы. Батюшка как раз приступил к совершению обряда поминовения по безвременно погибшим на войне. В другой части храма еще один священнослужитель начал крестить детей. А молодой батюшка вдруг подошёл к Евдокии и, глядя ей в глаза, улыбнулся.
– Я тебя иногда вижу в стенах храма, сестра, – произнес он чистым, проникновенным голосом, заставившим затрепетать и сжаться сердце Евдокии. – И всегда читаю я на лице твоём горе и печаль. Может быть, ты желаешь исповедоваться, но не можешь решиться на это святое таинство?
– В-вы п-правы,