немного и ее могут лишить родительских прав. Не то, чтобы я волновалась за нее, на самом деле мне все равно, просто оказаться в интернате не очень-то и хочется, особенно, когда остался год до совершеннолетия.
Поднимаю глаза. Всего на мгновение, чтобы с готовностью принять второй удар и последующие, но вижу лишь ее ступор и… испуг? На секунду, на какое-то ничтожное мгновение показалось, что она хочет попросить прощения, извиниться за все это. И я бы простила. Сама бы извинилась за все сказанное вслух ранее и сейчас. Извинилась бы, обняла и, глотая слезы, шептала бы слова любви и тоски по ней. Извинилась бы… раньше. Но не сейчас. Губы кривятся в нахальном оскале, и ее опаска сходит, как с белых яблонь дым. Тут же. Сменяясь злобой.
– Тв*рь! – шипит она, а меня вдруг прорывает. Прорывает на смех. Я смеюсь в голос. Смеюсь сквозь проступившие невзначай слезы, свернувшись в три погибели. Оседаю на землю. Меня трясет, а она так и стоит, сверля меня взглядом и выбирая, что же делать дальше: бить или уйти. Выбирает что-то среднее. Хватает за руку и тянет в обратную сторону, к своим друзьям.
Продолжаю извиваться в приступах смеха и чуть ли не задыхаюсь. Кашляю, сплевываю мокроту и вновь смеюсь. Это истерика. Просто очередная истерика. А ей кажется, что я над ней издеваюсь. Рыхлю землю кедами, практически тащусь за ней следом на коленях и возможно даже рву джинсы, как в принципе и обувь, но сейчас это трогает меньше всего.
Она поднимает меня за плечи и ставит перед своими друзьями.
Чуть поодаль я замечаю блеск. Средних размеров предмет буквально загорелся от света костра, заостряя внимание на нем. И как же я его раньше не замечала? Неужели знак свыше? Решил помочь своей грешной дочери? Не нужны мне твои подарочки! И помощь твоя не нужна!
Снова сама себе противоречу. Говорю «нет», а внутри себя ору троекратное «да». Как же я себя бешу в этот момент. Этой своей неопределенностью и уступчивостью. Ладно. Будь, по-твоему. Но это в последний раз.
Застыв, я смотрю на предмет и тяжело сглатываю.
Даже не слыша просьбы, я уже знаю, что она попросит, и знаю каким образом это воплотить. Это будет больно. Больно, но зрелищно. Они запомнят это. Надолго запомнят. Запомнит и она. Та, что предала.
– Попроси прощения. Сейчас же! С улыбкой попроси. Широкой. Чтобы я поверила!
Поверишь. Все поверят.
Мгновение и в моих руках тот самый предмет. В их глазах страх и ужас, в моих – непоколебимость. Сейчас или никогда. Нужно потерпеть. Снова. Потерпеть, но исполнить.
Тяжело выдыхаю. Сглатываю комок в горле и, надавив, черкаю две параллельные линии. Резко. Не раздумывая. По кистям рук струится теплая, солоноватая жидкость, но я не замечаю ее. Не замечаю ее и на предмете; подношу его к лицу и провожу одну линию.
От уха до уха. Напоминает параболу. С точкой пересечения осей «x» и «y» (нулем) между сомкнутыми губами.
Уголки губ тянутся вверх, челюсти размыкаются, и я буквально вижу, как адреналин и страх бушуют внутри гостей и ее. Дети плачут за