знаю, Максим, я бы не смогла.
– И не нужно, чтобы ты это могла. Война не женское дело, Женечка.
Привели пленного. Рука на перевязи, медицинская помощь оказана. Стоит, поджав губы, всем своим видом выражая презрение к нам, быдлу, по его мнению.
– Мы вызвали особый отдел армии и передадим вас туда.
– В ЧеКа?
– Вы плохо понимаете по-русски?
– Я хорошо понимаю по-русски, и говорю тоже.
– У вас немецкий акцент.
– Я давно живу в Германии, большевики лишили меня родины.
– Родины вы лишили себя сами. Большевики лишили вас привилегий. Ну да! «Конфетки-бараночки, ах, вы, лебеди-саночки!» А потом:
Нас уже не хватает в шеренгах по восемь,
И героям наскучил солдатский жаргон,
И кресты вышивает последняя осень
По истертому золоту наших погон.
Интересно, почему вы, считающий себя русским, служили фашистам?
– Я обязан отвечать на этот вопрос?
– Да нет. Вы на него честно ответить не сможете.
– А зачем отвечать честно быдлу?
– Мужики, выйдите на минутку!
– Максим! Не делай этого!
– Да успокойтесь, ничего я ему не сделаю. Идите, на несколько минут!
Я подождал, пока все выйдут, но видел, как сжался лейб-гвардеец, стараясь сохранить присутствие духа.
– Когда твои родственники пасли коров на Тамани, мои – правили Россией. В моей семье две московские царицы. Рюриковичи мы. Были воинами, и воинами умрем. А ты, правнук шлюхи из Заксен-Ангальта, будешь повешен, как предатель. Все понял, «граф»? Иди!
Он повернулся, сделал два шага.
– Застрелите меня, князь!
– Не достоин. Так умирают воины, а ты – предатель.
Подъехавшие через полчаса особисты забрали обоих пленных, их документы. Через день начальник особого отдела 52-й армии приехал и поблагодарил Михайлова и весь первый взвод за захват важного «языка», который оказался одним из руководителей школы абвера в Таллине.
У меня спросили только:
– Вы допрашивали его?
– Да, меня интересовали минные поля между УР «Теремец» и УР «Подберезье». После того как он дал исчерпывающие показания, я допрос прекратил. О том, что он из абвера, он не говорил. Я, правда, и не спрашивал. Это выходит за уровень моих интересов.
– Он жалуется, что ключицу ему сломали после пленения.
– Да, он отказывался сотрудничать. Допрос происходил в поле, на выходе, в присутствии моих подчиненных. У него была истерика. После получения данных ему была оказана медицинская помощь.
– Я вас понял. Сейчас он охотно дает показания. Очень интересуется вашей фамилией.
– Она ему ни к чему. Видимо, рассчитывает на то, что ему удастся передать информацию обо мне немцам. Общее впечатление от допроса: махровый белогвардеец, идейный враг СССР. Впрочем, трудно ожидать иного от абверовца. Мы же в некотором смысле коллеги, но стоящие по разную сторону