и пролетел…
– Ах, это нечто иносказательное, по Шпенглеру, как я понимаю, хотя в оригинале его книга называется несколько иначе, и никаких закатов там нет. А то всем тут, видите ли, полюбился этот закат…
– Не особо-то и полюбился. Я, к примеру, оплакиваю Европу. Стенаю и лью горькие слезы.
– А Россия? Разве в России лучше? Только не читайте мне Тютчева…
– Не буду.
– Что не будете?
– Читать Тютчева. Вы же просили…
– Ну, прочтите, прочтите, если вам хочется. Я потерплю.
– Нет, сейчас читать нельзя. Надо выждать. Сейчас не то время.
– Да что у вас тут происходит? Объясните, наконец. Что происходит в России?
– Нулевой урок, – произнес Николай так, как будто после этих слов оставалось лишь проводить гостя до двери и попрощаться с ним.
Глава двадцать вторая
Воскресший Наполеон
Не понимая, что происходит с Николаем, Жанна ни о чем его не спрашивала, а лишь жадно всматривалась в него, когда он был чем-то занят (хотя на самом деле его ничто не занимало) или сидел на топчане, покрытом безрукавкой, отрешенно куда-то глядя, и этого не замечал. Всматривалась и старалась понять, изо всех сил старалась и тогда находила ответы, но находила как бы глазами: вот у него глубокая морщина по всему лбу, плотно сжатые губы, потухший взгляд, поникшие плечи, опущенные уголки рта. Осознать же умом все равно не могла, поскольку не находила причину для того, что она могла бы назвать хандрой, апатией, упадком духа. Не могла тем более потому, что Николай сам никогда не признавал никакой хандры, никакой апатии, никакого упадка и ее призывал к тому же. И Жанна послушно следовала этим призывам, старалась ему угождать своей покорностью, и вот получалось, что она, следовавшая, оказалась более стойкой, чем он, призывавший. Этого быть не могло, поэтому она и предпочла удовлетвориться тем, что просто чего-то не понимает, но это удовлетворение было мнимым и не избавляло Жанну от тревоги, навязчиво преследовавшей ее.
В конце концов она смирилась с тем, что ничего не понимает, и отбросила попытки понимания, а вместо этого решила действовать. Решила и тотчас растерялась, поскольку не знала, что и как ей делать. Единственным осмысленным и разумным действием было – поехать к Полине Георгиевне, все ей выложить-рассказать, а уж там как получится. Может быть, Полинька Сакс ей что-нибудь подскажет, посоветует и объяснит.
Полина Георгиевна встретила ее с тем же внимательным, выжидающим взглядом, который не позволял ей сказать о своем (хотя у нее тоже наболело) и уступал право на высказывание Жанне.
– Что, поболтаем, как всегда? – спросила она, придавая привычный смысл выделенному голосом слову. – Что у нас там? Что-нибудь с ним произошло?
– Ничего. В том-то и дело, что с ним ничего не происходит. Стоячая вода. – Жанна застыла без движения, словно и сама оказалась по горло в стоячей воде.
– Может, он думает?
– Он всегда думает, но сейчас это нечто другое.
– Тоска? Депрессия? Упадок духа? Мировая скорбь?
– Я могу сказать,