представить и вообразить, будто не белоснежные волосы в ладонях сжимаю, а черные кудри пропускаю меж пальцами. Однако не вышло у меня в ту пору ни о ком другом помечтать, зато сейчас безо всякого желания иные губы представила. Потому, видимо, и воодушевился парень. Вот только, несмотря на обман, не вознесся вокруг меня огонь ледяной. Обман он обман и есть, другого проведешь, а про себя всегда правду знать будешь.
Адриан уехал счастливый, будто что ему пообещала, а теперь вон и к мачехе с вопросом подошел. Показать хотел, у него серьезно все. Только почему он прежде не показывал? Отчего не вышел тогда на крыльцо, когда меня на санях в лес увозили? Почему не он, другой, от духа защитил и почти насмерть замерзшую отогрел? Все по той же причине, по которой и отец мою мать замуж не взял.
До леса, до духа не было у меня семьи, за человека вовсе не считали, а за невесту тем более.
– Веснуша! – Непоседливая моя Снежка забралась на колени, смахнула с них ненароком рубашку, которую я только зашить приготовилась. – Ты слышала?
Схватила меня за волосы, в пушистые косы заплетенные, и склонила ниже голову, я только успела руку с острой иглой отвести, чтобы ее не кольнуть ненароком, а сестренка на ухо громко прошептала:
– Меня скоро от тебя увезут.
Я молча на нее во все глаза глядела. Продолжения ждала. Если мачеха рассказала, значит, и правда со дня на день ожидают.
– Как думаешь, какой он? Похож на твоего Бренна?
Я шикнула на непоседу, хоть и произнесла она имя, от которого сердце вздрагивало, вполголоса.
– Если похож, я тогда даже плакать не буду, что уезжаю. А еще его попрошу тебя к нам забрать.
Ледяной дворец опустел. Просторные и светлые комнаты, наполненные кристальным морозным воздухом, светились сине-зелеными бликами прозрачного льда. Свет играл на ровных гранях гладких стен, преломлялся в роскошных люстрах и плясал на ледяной кладке каминов, никогда не знавших настоящего печного огня.
Высокий мужчина с волосами цвета красного золота миновал одну комнату за другой, оглядывая снежную роскошь и белые морозные украшения, узорчато вившиеся на всех окружающих предметах и превращавшие их в изумительно красивые, но неизменно холодные образцы тончайшего искусства.
Вот он прошел все комнаты, так и не встретив ни одной души, и достиг главного и самого роскошного зала с огромным ледяным троном в центре. Равнодушно окинув взглядом невероятной работы царское кресло, мужчина повернулся к ледяному кругу, на котором светились и играли алыми красками сотни кристаллов. Он подошел ближе, негромко пробормотав: «А их стало больше», – и после внимательно присмотрелся к одному, самому крупному, находившемуся точно в середине удивительной кристальной композиции.
Свет скользил по граням, разбивался на осколки и вновь собирался в центре, распадался, раскалывался, а затем опять сползался в общий алый сноп, бивший из сердцевины безусловно красивого, как и все во дворце, но будто собранного из разрозненных частей