считалась скоплением народа, а встреча с глазу на глаз казалась подозрительной, сегодня же четыре сотни человек сходятся на обеде и говорят друг с другом без боязни». Что же касается Волабеля, он, рассказывая об этом банкете тридцать лет спустя, подчеркивает удивительное впечатление, которое произвело на либеральных избирателей сознание, что их так много: «Хотя гости по большей части не были знакомы друг с другом, они знали, что имеют одни и те же убеждения; воодушевленные общением, ободренные своей многочисленностью, уверенные в своей мощи, они легко согласились с необходимостью объединить усилия ради общей цели – сопротивления тем, кто желает возродить старый порядок»[53]. Итак, этот гражданский и патриотический праздник был чрезвычайно важен сам по себе.
Именно поэтому роялисты так сильно стремились развенчать его в глазах общества. Собрание в «Радуге» не могло и не должно было восприниматься наравне с официальными банкетами, вроде того, который парижские мэры и их заместители, все сплошь верноподданные роялисты, устроили для высокопоставленных государственных служащих, дабы заручиться их поддержкой, на что иронически намекал в своей заметке Этьенн. Роялисты стремились показать, что это собрание родственно либо анархии революционных времен, когда граждане регулярно собирались без какого бы то ни было контроля властей, либо самым тревожным проявлениям современного британского радикализма – большим, шумным народным демонстрациям в парке Спа-Филдс, в которых полутора годами раньше приняли участие десятки тысяч лондонских ремесленников и рабочих, матросов и солдат и которые едва не вылились в восстание. В ответ либералы иронизировали над претензиями к банкету в «Радуге»: конечно, если среди участников «было немало миллионеров, а чернь прибывала туда в экипажах», такое собрание нельзя не назвать скопищем мятежников. Среди гостей, кроме нескольких пэров Франции, фигурировали «большинство людей, являющих собою украшение искусств и литературы, торговли и юриспруденции, банковского дела и армии», «множество выдающихся литераторов и молодых писателей, обещающих принять активное участие в борьбе за независимость». Не только высокое положение участников, но также их внешний вид и безупречный порядок, в каком проходило собрание, доказали, что можно быть «другом свободы и равенства, не греша той грубостью нравов, тем дикарским поведением, какие слишком часто встречались в эпоху, когда революция выродилась в анархию гражданскую и нравственную».
Эта полемика о составе участников банкета впоследствии повторялась не однажды в течение эпохи Реставрации, да и позже – при Июльской монархии и даже при Второй республике, что доказывает, что она затрагивала нечто очень важное. Но главным для либералов, собравшихся в «Радуге», было то обстоятельство, что здесь впервые встретились несколько сотен человек, по большей части видевшие друг друга впервые в жизни и не знавшие прежде об общности своих убеждений – тех убеждений,