дней.
– Как там твоя подруга Эльзбет? – поинтересовался он. – Я слышал, у нее были тяжелые роды.
– О да! Я не понимаю, как она это выдержала. Но каким-то чудом сейчас она уже и не помнит, как ей было больно.
Приор невольно улыбнулся.
– Вам, юным созданиям, еще дарована благодать быстрого забвения.
Сюзанна посмотрела ему в глаза.
– Можно у вас кое-что спросить, брат Генрих?
– Конечно.
– Как так получается, что женщины вынуждены терпеть такую боль, – они ведь дарят жизнь новому человеку?
– Разве ты этого не знаешь, Сюзанна? Адам и Ева вкусили запретный плод и потому были изгнаны из райского сада. С тех пор женщина обречена рожать детей в муках.
– Это мне известно. – Она посмотрела на икону с изображением рождения Христа. – Но мужчина не обречен на такую боль, а ведь и он вкусил запретный плод.
Ему почудилось или на ее лице промелькнуло детское упрямство?
– Послушай, что сказано в Библии, – резко ответил ей Крамер. – «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел»[75].
– Но разве Еву не искусил змей?
– Именно так. И все же это она первой не покорилась Господу, а не Адам. Кроме того, – его голос смягчился, – Адам тоже был проклят – он обречен на тяжкий труд на земле.
В этот момент к ним подошел брат привратник.
– Прости, отец приор, что прерываю твой разговор, но только что пришло письмо от страсбургского епископа. Гонец сказал, дело срочное.
Генрих нахмурился. Как же все не вовремя!
– Спасибо, брат Клаус. – Он забрал у привратника свиток с епископской печатью и повернулся к Сюзанне. – Надеюсь, завтра ты придешь опять.
– Непременно, – пробормотала она.
– Ну, вот и хорошо. – Он опустил ладонь на ее прохладный гладкий лоб. – Да благословит тебя Господь, да пребудешь ты под защитою Его.
С этими словами он повернулся и поспешно направился с привратником в клирос, где при свете свечей на главном алтаре вскрыл печать. Но его разум отказывался верить прочитанному.
– Мне завтра же утром нужно будет ехать к епископу в Страсбург. – Крамер опустил письмо.
– Что случилось? На тебе лица нет.
– Это коварное виттельбахское отродье! – Генриху едва удалось взять себя в руки. – Епископ осмеливается оспаривать самим понтификом дарованное право на индульгенцию в нашей монастырской церкви! Заявляет, что пожертвования пойдут на его собственные нужды – и ко всему прочему он пришел к выводу, что в нашем монастыре недостаточно пекутся о реформах, и потому мы вообще недостойны этой привилегии. Какое бесстыдство! Уверен, за этим стоит Якоб Шпренгер! И ему хватает дерзости только потому, что во главе Святого Престола нынче Иннокентий. При Сиксте Шпренгеру ни за что не удалось бы втереться в доверие к папе.
Брат