оставит достаточно, чтобы мы окончательно поправились… Если его не хватит, обещал прислать еще.
– А он сам куда?
– Говорит, прорываться в Москву. Когда все закончится, обещал забрать нас.
– Ты ему веришь?
Сергей пожал плечами.
– Я никому не верю… Кроме тебя.
– Сережа, мне так страшно…
Он обнял ее.
– Я с тобой.
В комнату вошел Возницын, одетый в камуфляжную форму с погонами полковника. На плече висел короткий автомат.
– Сергей, Полина… Час на сборы. Поедем в Институт.
– Стало быть, – сказала Полина, выныривая из воспоминаний, – Возницын в Москве, в метро, на станции «Площадь Ильича».
– Некоторое время назад был там, – сказал Макс. – Нормальная станция на нормальной ветке метро. Получше, чем многие, хотя, например, о «Новогирееве» распускается много лживых слухов. А уж про «Авиамоторную»! Слышал, что там чуть ли не чума… Какая там чума, если Эдик там медициной занимается…
– Я пойду, – сказала Полина, – а вы отдыхайте, набирайтесь сил и не переусердствуйте с упражнениями. Наверху настоящая зима, один вы вряд ли уйдете далеко, а с караваном… Нужно дождаться каравана, с которым вам будет по пути. И потом – захотят ли они взять вас с собой?
Члены Совета переговаривались шепотом, но Сергей отчетливо ощущал напряжение, сгустившееся в Зале. Он видел, какие взгляды бросали в его сторону иные недоброжелатели. А вот Петр Савельевич занял хитрую позицию: он не участвовал в обсуждении доклада своего любимца, лишь с любопытством поглядывал по сторонам колючими глазками из-под кустистых бровей.
Первым слово взял Аркадий Борисович – банкир с душонкой торгаша. Как и Валентин Валентинович, Сергея он не любил, считая выскочкой и нахлебником, но чувства свои, в отличие от коллеги-военного, скрывал под маской добродушия и фразочками с подтруниванием.
– Сереж, я ни хрена не понял. Извините, Петр Савельевич. Ну, действительно… Какой досуг, кому он нужен? Хор, кино… Ты бы еще театр придумал с двумя составами труппы: сегодня играет одна половина населения, вторая приходит на них смотреть, назавтра они меняются. Курам на смех.
Сергей молчал, решив послушать всех.
Выступил литератор Дима.
– Да нет, предложение интересное, видно – человек болеет за дело… Правильно, колонисты не роботы, живые люди. Но во-первых: кто всем этим будет заниматься?
Было и во-вторых, и в-третьих… Сергей все молчал.
Говорили кто с непониманием, кто с откровенным неприятием, кто с насмешкой. Отец Серафим отмолчался, поглядывая на Сергея с сочувствием. Когда возникла пауза и стало ясно, что от Сергея ждут ответа, он начал – медленно, без заготовки. Произнес длинный и яростный монолог в защиту не столько своего доклада, сколько людей, оставшихся в живых в это страшное время и брошенных в большой подвал, еще каких-то двадцать лет назад вовсе не пригодный для жизни и работы. Многие из них лишены возможности видеть не только солнце (его не видели даже те, кто выходил в рейды в город или выносил покойников,