Глядя на табличку, я размышлял о том, кому достались 8000 фунтов стерлингов за неё, пока Раффлс пожирал глазами свою двухпенсовую брошюру, изучая её, как прилежная школьница, одержимая искусством.
– На нём изображены сцены мученичества Святой Агнессы, – читал он – полупрозрачная эмаль на рельефе… одно из самых значимых изделий своей категории. Да, я вполне согласен с этим! Банни, эх ты, обыватель, почему ты не можешь восхититься таким совершенством? Такой красоте нужно соответствовать! До этого никогда ещё не было такого мастерства нанесения эмали на столь тонкое золото. И как хорошо они придумали, подвесить крышку над кубком, чтобы можно было видеть, насколько она тонкая. Мне вот интересно – сможем ли мы подцепить эту крышку крюком?
– А вы попробуйте, сэр, – сухо произнёс голос за нашими спинами.
Сошедший с ума Раффлс решил, что мы одни в этой комнате. Я мог бы догадаться, что эта комната охраняется, но, как такой же сумасшедший, позволил ему рассуждать вслух. Перед нами стоял бесстрастный констебль в летней форме, со свистком, но без дубинки на боку. Святые небеса! Я его как сейчас вижу: среднего роста, с широким добродушным лицом, капельками пота на лбу и поникшими усами. Он строго посмотрел на Раффлса, а в ответ получил лишь озорной взгляд.
– Решили арестовать меня, офицер? – спросил он. – Вот будет потеха!
– Я этого не говорил, сэр, – ответил полицейский. – Но, право, ваши слова показались мне странными для такого джентльмена как вы, да ещё и в Британском музее! И он кивнул шлемом на моего инвалида, который вышел на прогулку в сюртуке и цилиндре, чтобы лучше соответствовать выбранной роли.
– Что?! – прогремел Раффлс, – вы подозреваете меня лишь за то, что я сказал, что хочу золотой кубок? Я признаю, что хочу владеть им, офицер, признаю! И мне не важно, кто услышит мои слова. Этот кубок – одно из самых восхитительных сокровищ, которые я видел в своей жизни.
Лицо констебля уже расслабилось, из-под его усов выглянула улыбка.
– Я могу вас заверить, что многие разделяют ваши чувства, – сообщил он.
– Вот именно. Я всего лишь сказал, что думаю, – беззаботно ответил Раффлс. – Но всё же, если говорить серьёзно, офицер, не считаете ли вы, что это весьма неразумно хранить столь ценную вещь в такой витрине?
– Он будет в сохранности пока я здесь, – ответил он полушутя, полусерьёзно. Раффлс изучающе смотрел на него, он – на Раффлса. Я же молча наблюдал за ними обоими.
– Похоже, вы здесь единственный охранник, – заметил Раффлс. – Разве это разумно?
В его тоне звучало беспокойство, которое выдавало в нём энтузиаста, боящегося за национальное сокровище, которое лишь немногие ценили так, как он. И действительно, сейчас в комнате мы были втроём. Когда мы сюда вошли, тут были ещё двое или трое посетителей, но через какое-то время они ушли.
– Я не один, – ответил офицер спокойно. – Видите стул у двери? Весь день здесь сидит дежурный.
– Тогда где же он?
– Разговаривает