.

ему внести в дом коробки.

      – Может, она и не захочет, – предположила я.

      – Захочет-захочет! – возразил Рой. – Дети любят Рождество, какими бы грустными ни были обстоятельства. – Он поставил елку в угол комнаты и убедился, что она не падает. – Ну почему, почему смерть не оставляет людей в покое даже в Рождество? – Он посмотрел на меня.

      – У смерти не бывает каникул, – вздохнула я, открывая коробку с шариками.

      Рой достал большого игрушечного оленя и поставил у камина.

      – Конечно, он уже старенький, но дети все равно его любят. У него раньше светился нос, но несколько лет назад мои внуки сделали ему ринопластику. С тех пор мы называем его Сэр, потому что его нос стал серым.

      Потом он вытащил из сумки маленькую шкатулку для украшений и протянул мне.

      – У моей внучки есть такая же, и ей очень нравится. Упакуй покрасивее и отдай девочке. Пусть откроет подарок, когда захочет: можно уже сейчас, а можно подождать до Рождества. Там всякие бусики, колечки, а еще танцующая балеринка. Оберточная бумага у тебя найдется?

      Я покачала головой. Рой со вздохом полез в еще одну сумку и вручил мне целый рулон.

      – Здесь еще много, так что вы с Марком можете упаковать подарки друг для друга. Я слышал, многие мужья и жены так делают.

      Я проводила Роя к выходу и на прощание поцеловала в щеку.

      – Ты настоящий чернокожий Санта-Клаус!

      Он притворно нахмурился.

      – Почему Санта-Клаус? Намекаешь, что я такой же толстый?

      Я засмеялась.

      – И потом, ты когда-нибудь видела чернокожих Санта-Клаусов? Нет, они всегда бледненькие, с тощими бородками. Один такой шастает по торговому центру. А вид у него жалкий-прежалкий.

      – Прости, ляпнула, не подумав. – Я открыла перед Роем дверь.

      После его ухода я начала доставать елочные игрушки из сумок. Когда Шон был маленьким, он в один миг вываливал на пол все игрушки, быстро-быстро работая крохотными ручонками. Приближение Рождества вызывало у него восторг. В день праздника, проснувшись чуть свет, он летел к елке, на бегу подзывая нас с Марком. Мы с трудом уговаривали его не разворачивать сразу все подарки, чтобы бабушка и дедушка тоже могли полюбоваться на то, как он их открывает. Каждый год мы дарили ему пару кроссовок. Шон натягивал их и начинал носиться по дому. «Вот как я умею!» – кричал он, подпрыгивая и касаясь руками потолка. «Смотрите, как я могу!» – И он с радостными воплями мчался через всю гостиную в кухню.

      В половине десятого Эмили все еще спала. К десяти часам, когда из ее комнаты донесся шорох, я успела разобрать елочные игрушки. Я поднялась на второй этаж. Лапа побежала за мной и толкнула носом дверь. Та открылась. Я увидела Эмили, которая что-то искала у себя в чемодане.

      – Доброе утро, – поздоровалась я. – Хорошо спалось?

      Кивнув, она села на кровать. Лапа запрыгнула туда же. Я догадывалась: проснувшись, Эмили взмолилась, чтобы последние пять месяцев ее жизни оказались кошмарным сном. Реальность часто бывает гораздо более жестокой, чем мы ожидаем.

      Девочка оглянулась на фотографии, стоящие на комоде.

      – Кто