Это такое типичное высокомерие. Почему слово, выбранное вами, лучше слова, предложенного мной? Писатели – что дети, «пекущие» куличи в песочнице. Слишком гордые, чтобы позволить кому-то им помочь. Думают, что ни в чем не могут ошибиться.
ПУШКИН. С чего вы взяли, что лучше меня знаете, какое слово надо использовать?
БЕНКЕНДОРФ. А почему вы думаете, что такого быть не может?
ПУШКИН. Потому что это мои стихи. Не ваши. Мои!
БЕНКЕНДОРФ. И вы никогда не отвечаете на мои письма.
ПУШКИН. Занят.
БЕНКЕНДОРФ. Да, нам известно, какой вы занятой. Вы очень популярный. Все вас знают. Дети заучивают ваши стихотворения. Женщины голыми ложатся у ваших ног. За исключением, увы, одной, которая вам действительно нужна. Вам не кажется странным, что женщины питают отвращение ко мне, возглавляющему тайную полицию царя, но сотнями падают на колени перед вами, простым писакой, автором пьес и прочей ерунды? Несмотря на общеизвестный факт, что вашего прадедушку привез из Африки француз, собиравший редких животных.
ПУШКИН. Я в высшей степени горжусь своим африканским происхождением.
БЕНКЕНДОРФ. Вы в высшей степени гордитесь всем. Это ваша проблема. Должно быть, это крайне унизительно для вас, получить такой грубый отказ от женщины, которую любите, в тот самый день, когда газета опубликовала такую жуткую рецензию. Злобную и предвзятую.
ПУШКИН. Рецензентов принято жалеть в той же мере, что и мужчин, родившихся без пениса.
БЕНКЕНДОРФ. Вы расстроены в большей степени, чем желаете это показать. Никто не любит оскорблений в газете. Надеюсь, вы не вызовите рецензента на дуэль? Потому что я, знаете ли, лично знаком с этим человеком.
ПУШКИН. Вы хотите сказать, он – один из ваших информаторов?
БЕНКЕНДОРФ. По меньшей мере, он отвечает на мои письма. Что касается его литературных воззрений, так он выражает исключительно собственное мнение, но он говорит, что вы пишете как обезьяна. Такие комментарии могут показаться крайне огорчительными.
ПУШКИН. Человек пишет не ради похвалы дураков. Совсем по другим причинам.
БЕНКЕНДОРФ. Правда? И по каким? По каким причинам человек добровольно навлекает на себе безжалостные оскорбления людей, которые думают, что он пишет, как обезьяна? Не похвала дураков, не богатство, потому что только осел думает, что разбогатеет, если будет писать что-то помимо глуповатой ахинеи, тогда что? Что заставляет человека подвергать себя таким страданиям и унижениям на глазах семьи, друзей, женщин?
ПУШКИН. Полагаю, утоление страсти.
БЕНКЕНДОРФ. Как при половом сношении?
ПУШКИН. Только когда пишешь, женщина не нужна.
БЕНКЕНДОРФ. То есть писательство нечто большее, чем онанизм?
ПУШКИН. Вы, вероятно, разбираетесь в этом больше меня.
БЕНКЕНДОРФ. Что вы хотите этим сказать? Вы переходите на личности? Потому что я не люблю перехода на личности.
ПУШКИН. Тогда вы счастливы тем, что вы не писатель.
БЕНКЕНДОРФ. Но я писатель. Я – автор сотен и сотен выверенных в мельчайших деталях донесений царю, касательно деятельности таких, как вы.
ПУШКИН. Вы когда-нибудь