Алексея, Инга подметила и одно скрытое до поры до времени. В Алексее было то, что она называла «потенциалом». Чувствовалось, что этот серьезный, сдержанный парень далеко пойдет. Чувствовалось, что он из породы победителей. Порода чувствуется всегда.
А как он красив! Аполлон! Нет – Марс! Высокий, плечистый, фигуре Инга придавала, пожалуй, больше значения, чем чертам лица, но у Алексея и с лицом все было в порядке – высокий лоб, прямой нос (курносых Инга находила вульгарными), выразительные глаза с пушистыми, совсем девичьими ресницами, сочные, красиво очерченные губы, в которые так и хотелось впиться, и квадратный, настоящий мужской, подбородок. И к этому набору великолепных достоинств прилагался бархатный баритон с небольшой сексуальной хрипотцой. Стоит только вообразить, услышать слова любви, произнесенные этим голосом, как улетаешь к небесам.
Улетать к небесам получалось на самом деле настолько, что порой, начиная думать об Алексее, Инга увлекалась воображаемыми картинами их близости. Ей было очень забавно смотреть на готовящуюся к свадьбе сестру и предвкушать, смотреть и знать, что свадьба-то состоится в назначенный день, только вот невеста будет другая. Разница в одну букву – «г» вместо «н», но как много порой значит одна-единственная буква! Мама что-то, наверное, предчувствовала, когда выбирала дочкам такие имена.
Примерив тайком от всех в третьем часу ночи свадебное платье и убедившись, что оно сидит на ней столь же идеально, как и на сестре, Инга сказала себе шепотом: «Пора». Когда укладывалась спать, представила, что будет твориться дома завтра, и усмехнулась – поделом. Главное, чтобы отец «с горя» (он ведь тоже Инну больше любит, можно сказать, что одну ее и любит) не выпил всю запасенную для свадебного стола водку. Впрочем, не успеет даже с горя, даже с его закалкой. Ну будет на столе на четыре бутылки меньше – плевать!
Завтра была обычная предсвадебная суматоха – не более того. Инга помогала матери и сестре, отвечала на бесконечные звонки, следила за тем, чтобы отец не увлекся настолько, чтобы утратил назавтра парадный вид. Суетилась и думала, думала, думала… Все уже было решено и надумано, но она все равно думала, прокручивала в уме события сегодняшнего дня, вспоминала былые надежды, прощалась с иллюзиями… Переживала, но держалась, даже получалось улыбаться. Только мать заметила во взгляде тоску (матери положено замечать все или почти все), но истолковала по-своему:
– Что, тяжело сестру замуж выдавать? А мне-то как тяжело отпускать нашу Инночку… В чужой дом, в чужие руки отдавать! Свою кровиночку!..
– Мама, мы не в театре! – резко оборвала мать Инга. – Спектакль послезавтра, в тринадцать часов! Побереги слезы и причитания!
Мать снова не поняла. Сначала погрозила пальцем – мол, не смей таким тоном со мной разговаривать, а потом привлекла к себе, взъерошила челку и шепнула на ушко:
– Будет и на твоей улице праздник!
– Будет, – так же шепотом ответила Инга, не вдаваясь в объяснения