в дверь уже ломилась математичка. От страха, наверное, забыла, ворона, что ключ у самой же в кармане. Ну наконец-то, сообразила!.. В замочной скважине противно заскрежетало.
– Выходи, Цыганова! – не сказала, а со стоном выдохнула математичка и, схватившись за сердце, закрыла глаза, прислонившись тучной спиной к косяку дверного проёма. Артистка ещё та!
На такие спектакли и сама Дунька была мастак. Однажды мать ударила её ладошкой по голове. А она бряк на пол! Расслабила все мышцы: не тело, а велюровый валик. Мать принялась истошно выть. Сбежались соседи снизу, стали ей, Дуньке, пальцами веки поднимать. Такое издевательство над «покойником» она стерпеть не смогла. Вскочила и, высунув язык лопатой, закрылась в ванной. Соседи смеялись и стыдили её. Чтобы не слышать их голосов, вывернула на всю катушку два крана с водой. Шум воды успокоил. Соседи разошлись. А мать ещё долго упрашивала её выйти из ванной. «Уберись в кухню, тогда выйду!» – поставила ей условие Дунька. И, благополучно пробравшись в свою комнату, как всегда, подпёрла дверь стулом. Стул спинкой упирался в книжный шкаф и в таком положении надёжно защищал Дунькину комнату от постороннего присутствия. Мать много раз грозилась убрать книжный шкаф в прихожую, но «всё руки не доходили»…
Наконец математичка открыла глаза – отрешённые и беспомощные. Дунька не спеша собрала рюкзак, закинула его на спину и спокойно пошла к двери. В дверях остановилась, гордо вскинула подбородок, внимательно поглядев на дрожащее лицо учительницы, победно подмигнула ей и заскакала на одной ноге по коридору, приговаривая:
А акула Каракула
Правым глазом подмигнула
И хохочет, и хохочет,
Будто кто её щекочет.
Сначала неслась по улице, блаженно упиваясь своей победой. А потом вдруг яркие краски дня поблекли, превратились в серые, будто на солнышко тучка набежала. Подняла взгляд к небу: солнце по-прежнему сияло. Отчего же настроение так резко изменилось? В каждой встречной толстой тётке чудилась математичка. И Дунька пристально вглядывалась в эти полные женские лица. В их глазах застывал вопрос: «Что тебе, девочка, от меня надо?» Но вслух ничего не произносили, просто, проходя мимо, оглядывались по нескольку раз.
А в Дунькиной голове зазвучали сразу два голоса. Один грубый и не терпящий возражений: «Что скисла?! Математичку жаль стало? Да она ведь тебя „безотцовщиной“ да ещё „проклятой“ назвала!»
А другой, тихий и робкий, оправдывался: «Может, ей и правда плохо стало? Вон как губы и веки тряслись! Вдруг её из-за меня из школы выгонят?»
Но первый голос не сдавался: «Ха! Поделом ей! Тоже мне, учинила разборку! Нашла, с кем связываться, дура!»
А другой, стыдясь собственной жалости, мямлил: «И всё-таки нехорошо как-то…»
Почему все её так не любят? За то, что она никого не боится? И слово это противное – «безотцовщина» – который раз кидают ей вслед.
Впервые Дунька услышала его на игровой площадке, когда ей было всего три года. Стукнула игрушечным совком по голове