глаза! Баба Зоя однажды точно подметила: «Не у всякого человека такой добрый и умный взгляд! – и многозначительно добавила: – У Крезика многому поучиться можно!»
Вот уж правда! Скажешь: «Иди спать!» – пойдёт и ляжет на свой коврик у маминой кровати. Велишь: «Принеси миску!» – тут же тащит. Или: «Тихо!» – замрёт, и ни лая, ни звука больше. Как-то Дунька маму сильно расстроила. У той слёзы по щекам покатились. Крезик взвизгнул, прыгнул к маме на диван и давай её слёзы слизывать. Маму, конечно, он лучше слушался и больше любил. Дунька из ревности ему вредила. То уши на голове лентой завяжет, то чесночным духом в морду дыхнёт. А когда мамы не было дома, сама его в губы целовала, что та делать ей категорически запрещала: мол, это всё-таки собака, у неё могут быть глисты. Ну, по поводу глистов Дунька шибко сомневалась, а вот то, что собаки друг у друга под хвостами нюхают – это замечала. И когда Крезик возвращался с прогулки, старательно вытирала ему мокрой тряпкой не только лапы, но и нос.
Мысли стали путаться, рассеиваться в навалившейся дрёме, и Дунька наконец уснула. В эту ночь ей приснился Крезик. Он бегал по ясному лазурному небу с опущенной головой, будто искал кого-то, но почему-то был не чёрным, а ослепительно-белым, как и эти мягкие, словно ватные, облака, которые он так тщательно обнюхивал. Дунька стала звать его. Он услышал, потому что стал крутить головой, прислушиваясь к чему-то. А потом вдруг вылез из-под кровати, но уже не белым, а чёрным. Радостно подпрыгивал, норовя лизнуть в губы. Дунька метнулась в кухню, чтобы угостить его конфетой, но Крезик выпрыгнул в окно. Дунька за ним. Они с Крезиком долго летали по звёздному небу, не чувствуя тяжести своих тел, были лёгкими, как пушинки. И даже могли перепрыгивать с крыши одной пятиэтажки на другую. И это Дуньку почему-то нисколько не удивляло. Наоборот, от восторга захватывало дух.
Утром просыпаться Дуньке не хотелось. Ох уж эта мама! Вечно прервёт самый сладкий сон! Но мама так умоляюще смотрела на неё, так ласково гладила по плечу, что Дунька всё-таки потянулась и стала нехотя одеваться. В школу шла вялой макаронной походкой, цепляясь ногой за ногу.
В классе стоял привычный галдёж, который гулко бил по ушам. Слышать этого не могла. Закрыв уши руками, поплелась к своему столу. Скинув с плеч рюкзак, плюхнулась на стул и, опершись локтями о стол, спрятала лицо в ладони. Шум в классе стал стихать. Скорее чувствовала, чем видела вытаращенные на неё удивлённые глаза одноклассников. Такой серьёзной Дунька была впервые.
Наконец в класс вошла Елена Сергеевна. Изумлённо посмотрела на притихших ребят и остановила свой взгляд на Дуньке.
– Дуня, что-то случилось? – подойдя к её парте, тихо спросила учительница.
От её участливого голоса у Дуньки из глаз брызнули слёзы, а из горла вырвалось какое-то сдавленное мычание. Слышала, как задвигались ребята. Они окружили её тесным кольцом, тревожно дышали на неё со всех сторон. И Дунька выдохнула:
– У нас вчера Крезик умер! И это моя вина! Я ему кость дала, которой он подавился!
Воцарилась