– слинял как дешевый фраер, обманув по всем статьям. Мент по должности должен – во, даже слова одинаковые – мент должен охранять личное имущество граждан, а он берет и стреляет в собаку, которая является чужим личным имуществом, и убивает ее ни за что ни про что. Нет закона. А я? Стоп, на себя переводить стрелку – заноет, засосет, зависнешь, хуже нет. Не, Король, не раскисать.
На Садовом я нашел таксофон, пошерудил проволочкой, какую ношу с собой, чтоб звонить на халяву, набрал Чечевицын номер. Что я скажу Чечевице, я не знал.
На Пушке Чечевица больше не появился. Ни назавтра, ни на послезавтра. И ночью той на звонки не отвечал. Я нарочно из дома потом набирал, и в час, и в два, все одно не спал. Думал сначала, может, он телефон отключил. Он пропал с концами. Люди вокруг меня стали пропадать. Сначала Чечевицын отец, с которым лично мы знакомы не были, но все-таки, за ним Хвощ, за ним Чечевица, в промежутке Маркуша. А началось с пропажи Джека. Но если так думать, то еще раньше. С матери. А еще думать – с отца. Тыща пропаж на одну человеческую жизнь, и все копится и копится, и все отравляет ее. Плохой закон. Я не хочу его. А изменить нельзя. Являешься на белый свет – а тут уже без тебя приготовлено, и повар, который это заварил, тебе неизвестен.
Два дня ходили на Пушку Маня, Катька и я. А после наш бизнес накрылся медным тазом. Как Пушкин у Никитских ворот. У нас оставалась пара штук «Бандитской Москвы» и несколько баз данных МВД. Но Хвощ исчез, и так и так мне предстояло ввести шарагу в курс дела, как оно сложилось. Девки, дуры, сперва запрыгали, мол, никому ничего не отдавать, чистый доход. Пока до их куриных мозгов не дошло, что это последний доход, чистый он или грязный, а дальше писец, рассчитывать не на что. Чтоб жизнь медом не казалась, я и этот забрал себе, выдав им ровно столько, сколько всегда. Если Хвоща нету, не значит, что нету разводящего над ними. Маня чуть поскандалила и заткнулась. Зато Катька встала на дыбы. Стала вязнуть, обзываться, рожи корчить, такая уродина сделалась, что я сказал:
– Ну и уродина же ты!
Она отстала и вдруг пошла-пошла по бульвару с независимым видом. Гуляя. Этой своей походочкой. Какой-то малый перся навстречу, бросил ей что-то на ходу. Она ответила. Он вернулся, что-то спросил. Она скорчила рожицу, но как бы не отказывая, а наоборот, приглашая, и двинула дальше. А он двинул за ней.
Я обернулся к Мане, которая все еще стояла рядом и не уходила, и предложил:
– Пошли ко мне?
И мы пошли ко мне.
Соньки не было. Они договорились с теть Томой поехать после школы сапоги зимние ей покупать, старые вот-вот развалятся. Мы с Маней были свободны и могли делать что угодно. Я хотел рассказать ей про Чечевицу и Хвоща. Начал с вопроса:
– А чего ты не спросила, куда Хвощ делся?
Она сказала:
– А какая разница.
– Тебе неинтересно? – спросил я.
– Не-а, – сказала она.
– И Чечевица тоже неинтересно? – спросил я.
– И Чечевица неинтересно, – сказала она.
– А если б я пропал, было б интересно? – спросил я.
–