Патриотизм и русская цивилизационная идентичность в современном российском обществе
и политических границ после того, как принцип незыблемости послевоенных границ ушел в небытие вслед за крахом биполярной системой, стало нормой ослабление и планомерное разрушение национальных суверенитетов. Не менее существенную роль сыграло совершенствование технологической базы массовых перевоплощений, в том числе стирание различий между виртуальной реальностью и «просто» реальностью, между проектированием будущего и прошлым. В заново переписанном прошлом мы всё чаще обнаруживаем те же самые скрытые проекты из несуществующего завтра, когда растворяется грань между идентичностью как тождеством себе и идентичностью как тождеством фантому, чужому проекту.
И речь здесь идет не о том лишь, что истории пишутся, редактируются и бесконечно переписываются и фальсифицируются с учетом вкусов времени, моды и воли писца или заказчика. И не в том дело, хотя это очень важно, что истории рассказываются и пересказываются в соответствии с правилами построения рассказов – от зачина до поучения, от построения сюжетной линии с встроенной интригой (скрытым интересом), которая при ближайшем рассмотрении оборачивается интригой политической – интересами групповыми и партийными, тоже тщательно скрытыми. Разница в том, что интрига в рассказе откроется по прочтении, а политическую можно только реконструировать или просто домыслить. Но нарративация истории – только одна сторона «перековки идентичностей».
Главное в другом – в скрытых «узелках на память», остающихся в недрах никому и никогда не рассказанной истории, в том числе и той реальной, которая не открывается мыслителям, просветителям и популяризаторам. Не открывается не потому, что ждет более прозорливых, а по причине иного рода: человеческая мысль – не Высший Промысл. Да и нельзя пересказать живую историю, как нельзя пересказать остывшую боль или страсть. Можно только показать, изобразить с той или иной степенью достоверности. Скрытые, никем не рассказанные и до времени не состоявшиеся сюжеты живой истории – это и есть «узелки на память». Причем имеется в виду не личная и не коллективная память, а нечто иное – память социоприродных систем о тех «развилках», то есть альтернативах и возможностях, от которых люди отказались, либо не желая отклониться от избранного курса, либо просто не заметив упущенные возможности. Но упущенные шансы – не всегда утраченные безвозвратно: вернись на шаг – и откроются снова. Возможно, что откроются…
Поэтому история не только имеет сослагательное наклонение, но и сама может наклонить кого угодно. Так что же произошло с сознанием миллионов, как случилось, что очевидные культурные, этнические, религиозные и прочие отличия, которые воспринимались как данность, стали предметом массового интереса и одновременно – едва ли не основным инструментом большой политики и даже геополитики? Самый простой способ объяснения – анализ радикальных изменений, произошедших на рубеже тысячелетий в сфере мировой политики, и их сопоставление с изменением самоидентификации.