и говорить, обстановка не из веселых, – сказал сэр Генри. – Ко всему этому, конечно, можно притерпеться, но сейчас я чувствую себя не в своей тарелке. Неудивительно, что мой дядюшка нервничал, живя один в таком доме. Ну что ж, давайте, пожалуй, разойдемся. Может быть, утром нам покажется здесь не так уж уныло.
Прежде чем лечь спать, я отдернул штору и посмотрел в окно. Оно выходило на газон перед парадной дверью. Позади газона, раскачиваясь на ветру, стонали высокие деревья. В просвете между быстро бегущими облаками проглянул месяц. В его прохладном сиянии за деревьями виднелась неровная гряда скал и длинная линия мрачных болот. Я опустил штору, убедившись, что последнее мое впечатление от Баскервиль-Холла ничуть не противоречит первому.
Но оно оказалось не последним. Несмотря на усталость, я все-таки не мог заснуть и, ворочаясь с боку на бок, тщетно призывал к себе сон. Где-то далеко часы отбивали каждые пятнадцать минут, а больше ничто не нарушало мертвой тишины, стоявшей в доме. И вдруг в глухую полночь моего слуха коснулся совершенно явственный звук, в природе которого сомневаться не приходилось. Это были рыдания, приглушенные, судорожные всхлипывания женщины, чье сердце разрывалось от горя. Я приподнялся на кровати и стал напряженно вслушиваться. Плач раздавался где-то близко, в самом доме. Я прождал с полчаса, насторожившись всем своим существом, но не услышал больше ничего, кроме боя часов и шороха плюща, увивавшего стены.
Глава VII
Стэплтоны из Меррипит-Хауса
Свежая прелесть утра стерла из нашей памяти гнетущее впечатление, которое осталось у нас обоих после первого знакомства с Баскервиль-Холлом. Когда мы с сэром Генри сели завтракать, яркий солнечный свет уже лился в узкие окна с цветными гербами на стеклах, разбрасывая по полу пестрые блики. Темная дубовая обшивка отливала бронзой в золотых лучах, и теперь нам трудно было представить, что всего лишь накануне вечером эта комната навевала на нас такое уныние.
– Дом тут ни при чем, мы, вероятно, сами во всем виноваты, – сказал баронет. – Устали с дороги, прозябли, вот нам и представилось все в мрачном свете. А за ночь мы отдохнули, чувствуем себя прекрасно, и вокруг тоже повеселело.
– Однако нельзя приписывать все только нашему настроению, – ответил я. – Скажите мне, например, неужели вы не слышали среди ночи чей-то плач, по-моему, женский?
– А вы знаете, мне тоже почудилось что-то подобное сквозь дремоту. Я долго прислушивался и потом решил, что это было во сне.
– Нет, я совершенно ясно все слышал и уверен, что плакала женщина.
– Надо сейчас же поговорить с Бэрримором.
Он вызвал лакея звонком и обратился к нему за разъяснениями. Мне показалось, что бледное лицо Бэрримора побледнело еще больше, когда он услышал вопрос хозяина.
– В доме всего две женщины, сэр Генри, – ответил Бэрримор. – Одна из них судомойка, которая спит в другом крыле, вторая – моя жена, но я уверяю вас, что она не плакала.
И все