равную половине прежнего оклада, – откуда у такого человека могли взяться деньги на лечение дочери.
Однако Джордж был слишком поглощен своим горем, чтобы задуматься над этим всерьез, и потому не стал более задавать вопросов, но в компании тестя и Роберта Одли отправился на пристань, где стояло судно, следовавшее до Портсмута.
На прощание старик отвесил Роберту весьма церемонный поклон.
– А ведь ты, кстати, не представил меня своему другу, – с упреком обратился он к Джорджу.
Джордж взглянул на него с непонимающим видом; потом до него дошло, о чем идет речь, и, прежде чем тот успел повторить свою просьбу, Джордж взбежал по трапу на судно.
Пароход двинулся в открытое море, и, когда он достиг противоположного берега, контуры острова растаяли за горизонтом в лучах заката.
– Подумать только, – сказал Джордж, – всего лишь два дня назад я спешил в Ливерпуль, надеясь прижать супругу к своему сердцу, а уже нынче вечером я спешу прочь от ее могилы!
Официальный документ, делавший Роберта Одли опекуном Джорджа Толбойза-младшего, был оформлен в адвокатской конторе на следующее утро.
– Великая ответственность, что и говорить! – воскликнул Роберт. – Я – опекун кого-либо или чего-либо! Я, который за всю свою жизнь не сумел толком позаботиться о себе самом.
– Я верю в твое благородное сердце, Боб, – сказал Джордж. – Я знаю, ты не бросишь на произвол судьбы моего бедного мальчика и проследишь, чтобы дед обращался с ним хорошо. Из того, что я оставляю Джорджу, я возьму ровно столько, сколько мне понадобится, чтобы добраться до Сиднея. А там я примусь за прежнее.
Но, видимо, Джорджу суждено было самому стать опекуном своего сына, потому что, когда они прибыли в Ливерпуль, выяснилось, что корабль только что ушел, а другой будет не раньше чем через месяц. Поэтому друзья возвратились в Лондон, и Роберт, весьма порадовавшись тому, что обстоятельства сложились подобным образом, явил Джорджу свое гостеприимство в полном блеске, отдав ему гостиную, наполненную щебетом птиц и ароматом цветов, а себе приказал стелить в гардеробной.
Увы, горе – чувство эгоистичное, и Джордж даже не понял, на какие жертвы пошел друг ради него. Он знал лишь то, что солнце для него померкло и что все радости жизни для него кончились. Все дни напролет он курил сигары, невидящим взором уставившись на цветы и клетки с канарейками, с нетерпением ожидая, когда закончится срок его вынужденного пребывания в столице.
Но в один прекрасный день, когда срок этот подходил к концу, Роберт Одли явился пред его очи, осененный блестящей идеей. Один из его коллег, отправляясь в Санкт-Петербург на целую зиму, пожелал, чтобы Роберт составил ему компанию, и Роберт согласился при том единственном условии, что вместе с ними в путешествие отправится и Джордж.
Джордж сопротивлялся, как мог, но, когда он понял, что и Роберт от своего не отступится и либо уедет с ним, либо не уедет вовсе, сдался, уступив настояниям Роберта.
– Какая разница? – промолвил он, размышляя вслух. – Куда бы ни ехать, лишь бы подальше