не ранит. Ольга берет пульт – и наугад направляет, посылает команду развешанным на стенах репродукциям. В их живой пестрый разброс.
И как же не поверить, что нас слышат. Как не поверить, что где-то живет ответное слово, которое нам и которое впопад… Где-то же еще удается попасть в дразнящую нас цель!
Так это или не так, но одна из репродукций, пискнув, послушно подсвечивается.
Звучит мужской голос, баритон… Зачитывает одну из схваченных сентенций любимого Ольгой художника.
«ОСОБЫЙ МИР ОСТАВШИХСЯ НА ПАЛИТРЕ КРАСОК… БЛУЖДАЮЩИХ НА…»
И с паузой:
«…НА ЕЩЕ НЕ ГОТОВЫХ ХОЛСТАХ».
И снова. В правильном порядке:
«…МИР ОСТАВШИХСЯ КРАСОК… БЛУЖДАЮЩИХ… НА ЕЩЕ НЕ ГОТОВЫХ ХОЛСТАХ».
– Кто это?
– Спи, спи. Это мой Кандинский.
Но Артем уже проснулся.
– Оля! Оля!.. Неужели я проспал такую ночь… Так много спал… Такая наша ночь… Иди ко мне!
Он проснулся, он хотел близости. Нет, нет!.. Ольга милосердно, трогательно просила его поспать еще. По-ночному тихо умоляла – не надо, не надо, Артем, уже с утра твое выступление… митинг… Ты слишком устал.
Но мужчина и не думал перестать, напротив… Он хотел ее все больше. И, крепче взяв за руку, хозяин, притягивал к себе.
«Но хотя его пробудило желание, хотя страсть, он старался быть деликатным. Он целовал меня, бережно, нежно, но, конечно, настойчиво, а я… я, конечно, старалась быть на страже его сна… и на страже самой себя…
Однако та, вторая женщина во мне (это ведь тоже я), оказалась уже взволнована ничуть не меньше, чем он. И сама, мыслью, уже тянулась к нему».
– Оля!
«Хотя бы остановить ужасную дрожь. (Меня трясло…) Я не уступила… Нет, Артем… Не сейчас! Не сейчас!»
– Знаешь, Оля, я сразу скажу им про это клеймо. Наше позорное клеймо совковой прописки… Я напомню… Острым выпадом! Я впарю в них как раз митинговую, жгучую мысль о свободе места проживания… Ага… А затем – затем самое-самое наше больное…
«Вспышка чувства (среди ночи обоюдная вспышка… обоюдная, не спорю… я виню себя) привела к тому, что случилось самое ненужное, самое лишнее – Артем заговорил.
Это было совершенно ни к чему… перед близким утренним выступлением! Он мог перегореть. Он озвучивал в никуда свои тезисы. Соскальзывая в пустоту… Он мог потерять напор голоса на всё сегодняшнее утро!.. Я не знала, как быть.
– Уже кое-какая свобода дана нашим предприимчивым людям. И теперь я потребую отмены прописки – этого уродливого запрета на жилье, на саму жизнь… А затем мой злобный, ядовитый десерт – остатки цензуры… Искоренить ее! до точки!
– Артем, милый… Помолчи.
– Для начала в нашем районе. Наш район без цензуры – вот бешеный лейтмотив!.. Важно начать! У нас здесь две свои газеты. Издательство, пусть небольшое, тоже есть… И хотя бы на одном пятачке российской земли скажем – мы без! Мы без цензуры, мы свободны!
– Но цензура, Артем, – реальность, как я понимаю, законная – государственная, а не районная. Ты не можешь отменить то, что