– и всё. Надеюсь, она меня ненавидит, а не ждет…
– Это всё?
– Кажется… За святотатство в Орифе я пожертвовал Святой Земле Мери́диан десятину от тунны золота, написал письмо первому кардиналу – покаялся в этом послании… А еще я взял под опеку храм и школу в Брослосе, еще строю новый храм в своем Ларгосе, хочу заказать туда сатурномер со звездой. Оружием своим небогоугодным уж не воюю – я теперь мирный человек, голубя зря не обижу… Еще вот… я с лучшим другом разругался из-за той, другой дамы, но он сам виноват – я мириться приехал, а он на меня с кулаками! Да и потом тоже – пришел пьяным, грубил мне при моих воинах, жене моей доложил про мою измену! Ну кто так делает? А я ему – ничего в ответ, всё ему простил! Я добрый, как ангелок, – и сильно от этого страдаю… Даа! Еще я двэна своего, хотя он тысячу раз заслужил позор и смерть, не предал этим самым позору и смерти. Вот такой я добряк и молодец! За что мне каяться? Вот та, одна дама, – за нее мне стыдно – это да, а остальное – нет!
– Прискорбно, но я никак не могу отпустить вам грехи, брат, – сказал священник. – Вы не раскаиваетесь, а напротив, гордитесь собой. Даже той обманутой дамой невольно хвастаетесь и сами того не осознаете… Давно ли вы имели общение с духовником, брат, давно ли были на исповеди?
– Духовник не духовник, а с одним священником я порой имею душеспасительные беседы. Без него я за Великое Возрождение не покаялся бы, а прибрал бы всё золото себе… Что же до исповеди… Ммм, – задумался Рагнер, – кажется, мне было девятнадцать с половиной. Меня тогда как раз в рыцари посвящали.
– Простите? – округлил глаза священник. – Это сколько лет с тех пор прошло?
– Около четырнадцати…
Священник сурово наказал герцога Раннора: прямо перед застольем наложил на него пенитенцию – строгий пост – хлеб, вода и целомудрие сроком на одну восьмиду, молитва перед ступенями храма в Летние Мистерии и новая исповедь. Лишь затем уже другой священник решит: прощать его или наказывать далее. Покаран герцог Рагнер Раннор был за Гордыню.
Впрочем, Рагнер ничуть не расстроился – помирать уж дней через трое, и глупую пенитенцию он всё равно исполнить не сможет, а значит, и не будет. Маргариту он нашел в спальне замка куда как более взволнованной и хмурой.
– Вот! – гневно ткнула она пальцем в небольшую картину на стене.
– А что, недурно… – с видом знатока наклонил Рагнер голову набок.
Картина от весьма посредственного художника изображала довольного рыцаря с окровавленным мечом, слева от него лежал богато одетый мужчина, справа – женщина. Оба они были порезаны, вернее, расчленены на двенадцать частей прямо в платьях. Головы у дамы не имелось вовсе.
– Рагнер!! – возмущенно смотрела на супруга Маргарита.
– Ну что «Рагнер»? Я эту картинку, что ли, намалевал? Поучительно – муж казнил жену и ее любовника, двух прелюбодеев… Дрожи, жена!
– Я поняла и без тебя, за что так с ними! Но кто, кто такие картины в спальнях вешает? Да в гостевых?