за царя” публика своим вниманием и приемом как бы выражала желание видеть меня чаще. Но те, от кого это зависело, не хотели этого понимать. Однажды приехал ко мне один любитель, Лисицин, и спросил меня: “Почему вы мало играете, мы вас не видим совсем?” Я объяснила ему, что это зависит не от меня, что я задавлена интригой. Желая ободрить меня, он взял меня за руку, подвел к фортепиано и сказал: “Вот каков должен быть ответ ваш на все эти интриги. – И пропел разные вокализы. – Вам делают там гадости, – продолжал он, – а вы отвечайте им вашими занятиями, и поверьте, что в конце концов вы достигнете, чего желаете”. Никогда не забуду этого справедливого совета. Действительно, когда все proteges начали уже терять голос, у меня от постоянных занятий он делался только сильнее. И однако же, несмотря на это, появиться в какой-нибудь новой роли было для меня великим затруднением».
Фёдоров прекрасно понимал, что открыто притеснять актрису не всегда возможно. Ведь театром в ту пору увлекались и государь с государыней, и многие великие князья. Поэтому враг Дарьи Михайловны действовал против неё аккуратно, завуалированно. Она научилась хитрить:
«Даже выбор оперы для своего бенефиса, на что всякий артист имеет право, не удавался мне, потому что начальник репертуара, зная, в какой роли я могу более выиграть, не давал мне такой оперы; наконец, я поставлена была в необходимость хитрить, чтобы достигнуть своего, именно хвалила те оперы и роли, которые мне не нравились, и наоборот. Этот маневр мне удавался, и я начала получать те роли, которые действительно желала исполнять».
Подарок на ёлку
Фёдоров продолжал интриги и всеми силами старался помешать успехам Дарьи Леоновой, которая в «Воспоминаниях…» периодически напоминала:
«Я уже говорила, почему он стал моим врагом и продолжал держать себя таковым относительно меня во всё время моей и своей службы и даже до самой смерти».
Да, вот так… Сказать, что Фёдоров полюбил певицу, вряд ли можно. Просто она ему приглянулась как очередная пассия для утех определённого характера. Многие сдавались ему, хотя он и был некрасив, но делать нечего – актрисы бесправны. И не у каждой была такая сила воли, такая твёрдость, как у Леоновой.
Задыхаясь от злобы, Фёдоров выдумывал всё новые и новые козни, причём, не справляясь с мерзостями сам, стал искать сообщников в этих неприглядных делах. Так, его внимание привлёк капельмейстер Константин Лядов (1820–1871), который, по словам Леоновой, не сочувствовал её успехам потому, что конкурентка Дарьи Михайловны «очень любимая им, была не любима публикой». Он старался добиться для своей пассии, имя которой Леонова не назвала, преимуществ в выборе ролей. Дарья Михайловна признала, что была перед ней «совершенно бессильна, тем более что не умела никогда действовать окольными путями, а пути эти применялись против» неё.
Как-то случилось, что её партнёр, оперный певец Иосиф Яковлевич Сетов, впоследствии режиссёр, антрепренёр, проболел довольно продолжительное время, и из-за этого затормозились некоторые спектакли.