не переплывет Ла-Манш, не совершит ничего иного. Раз уж ты забеременела, тебе конец.
Я хотела спасти свою кузину, но от этого спасения нет. Я сама застряла в том же капкане. Безнадежно.
Из груди моей вырвалось рыдание, столь хриплое и громкое, что я даже испугалась. В тот вечер, когда родители ее обо всем узнали, она одна забралась на нашу ветку? После того, как мать посоветовала выпить крепкого джину и залезть в горячую ванну – вдруг оно и выскочит. После того, как отец весь изорался – мол, она покрыла семью несмываемым позором. Все это я узнала от тети Жанны. Я слушала ее, уставившись в одну точку.
Мой отец не орал, когда я его оповестила. Орала мать, а он просто сидел, глядя перед собой. И потом вслед мне недоуменно обронил одно только слово: «Шлюха».
Я и забыла об этом.
Интересно, Розу тоже назвали шлюхой?
Я жахнула кулаками по дереву, силясь заплакать и мечтая вернуться в свой бесчувственный кокон. Но слезы спеклись в гадкий твердый комок, а неимоверные ярость и боль отрезали путь к бесчувствию. И я лишь колотила по стволу, даже через перчатки сдирая кожу с костяшек.
Наконец я остановилась, глаза мои пекло. Тетка, тщедушная, сгорбленная, наблюдала за мной с крыльца черного хода.
– Выкладывайте остальное, – сказала я, и она бесцветным голосом поведала, что дядя мой отправил Розу в поселок под Лиможем, дабы она родила втайне от всех знакомых.
О рождении ребенка Роза не сообщила и не поминала его вообще, а они и не спрашивали. Через четыре месяца Роза прислала коротенькое письмо: она устроилась на работу в Лиможе и вернет родителям деньги, потраченные на ее укрытие. Деньги пришли. Потом обменялись еще парой писем: в первом тетка известила Розу о гибели ее отца, во втором – братьев, и та откликнулась неуклюжими соболезнованиями в разводах от слез. Адрес Розы тетка не помнила, конверты не сохранились. С середины сорок четвертого – ничего.
– Я даже не ведаю, в Лиможе она или нет. – Тетка помолчала. – Знаешь, я просила ее вернуться. Отец ее, когда был жив, и слышать о том не хотел, но после его… в общем, я попросила. Она не ответила.
Я не стала узнавать, распространялось ли приглашение и на ребенка. Меня жутко трясло.
– Ты заночуешь? – скорбно спросила тетя Жанна. – Порой здесь очень одиноко.
А кто виноват-то? – едва не выпалила я. – Сама же вышвырнула дочь, словно мусор. Лучше бы ты оставила ее в том прованском кафе. Слова, обжигая губы, рвались на волю, но я их проглотила. Всю жизнь тетка жаловалась на слабое здоровье, а сейчас и впрямь так выглядела, что дунь – и упадет. У нее погибли муж и два сына. Она всего лишилась.
Будь милосердной.
Я не желала быть милосердной, но по крайней мере сумела не высказать того, что думала.
– Нет, тетя, остаться не могу, – сухо ответила я. – Мне надо в Рубе.
Тетка вздохнула:
– Ну что ж…
Я не смогла себя заставить обняться с ней. Никак. Только холодно простилась и через заросшую сорняками лужайку побрела