пыль, взрывы сотрясали костел. Плужников лежал в оконной нише, зажав уши. В широко разинутый рот било горячей пылью. Он не расслышал, он почувствовал крик. Истошный, нечеловеческий крик, прорвавшийся сквозь вой, свист и грохот. Оглянулся – в пыльном сумраке бежал круглоголовый:
– Немцы-и-и!..
Пронзительный выдох оборвался автоматной очередью, коротко и раскатисто прогремевшей под сводами.
Плужников увидел, как круглоголовый с разбегу упал лицом на камни, как в пыли замерцали вспышки, и тоже закричал:
– Немцы-и-и!..
Невидимые за пылью автоматчики в упор били по лежавшим бойцам. Кто-то кричал, кто-то метнулся к выходу прямо под бомбежку, кто-то, сообразив, уже стрелял в непроницаемую глубину костела. Автоматные пули крошили кирпич, чиркали об пол, свистели над головой, а Плужников, зажав уши, все еще лежал под стеной, придавив телом собственный автомат.
– Бежим!..
Кто-то – кажется, Сальников – тряс за плечо:
– Бежим, товарищ лейтенант!..
Вслед за Сальниковым Плужников выпрыгнул в окно, упал, на карачках перебежал в воронку, глотая пыль широко разинутым ртом. Самолеты низко кружили над крепостью, расстреливая из пулеметов все живое. Из костела доносились автоматные очереди, крики, взрывы гранат.
– В подвал надо! – кричал Сальников. – В подвал!..
Плужников смутно соображал, что нельзя бегать под обстрелом, но страх перед автоматчиками, что громили сейчас его бойцов в задымленном костеле, был так велик, что он вскочил и помчался за юрким Сальниковым. Падал, полз по песку, глотал пыль и вонючий, еще не растаявший в воронках дым и снова бежал.
Он не помнил, как добрался до черной дыры, как ввалился внутрь. Пришел в себя уже на полу: двое бойцов в драных гимнастерках трясли за плечи:
– Командир пришел, слышите? Командир!
Напротив стоял коренастый темноволосый старший лейтенант с орденом на пропыленной, в потных потеках гимнастерке. Плужников с трудом поднялся, доложил, кто он и каким образом здесь очутился.
– Значит, немцы заняли клуб?
– С тыла, товарищ старший лейтенант. Они в подвалах прятались, что ли. А тут во время бомбежки…
– Почему не осмотрели подвалы вчера? Ваш связной, – старший лейтенант кивнул на Сальникова, замершего у стены, – доложил, что вы закрепились в костеле.
Плужников промолчал. Безотчетный страх уже оставил его, и теперь он ясно сознавал, что нарушил свой долг, что, поддавшись панике, бросил бойцов и трусливо бежал с позиции, которую было приказано держать во что бы то ни стало. Он вдруг перестал слышать старшего лейтенанта: его бросило в жар.
– Виноват.
– Это не вина, это – преступление, – жестко сказал старший лейтенант. – Я обязан расстрелять вас, но у меня мало боеприпасов.
– Я искуплю. – Плужников хотел сказать громко, но дыхание перехватило, и сказал он шепотом: – Я искуплю.
Внезапно все прекратилось: грохот разрывов, снарядный вой, пулеметная трескотня. Еще били где-то одиночные винтовки, еще трещало