не слушая сбивчивых и ненужных заверений. Плужников виновато вздохнул и огляделся: в сводчатом отсеке подвала, под глубоким окном, сидели Сальников и легкораненый рослый приписник. Плужников с трудом припомнил его фамилию: Прижнюк.
– Соберите наших, – сказал он и сел, чувствуя противную слабость в коленях.
Сальников и Прижнюк нашли в подвалах еще четверых. Все разместились в одном отсеке, шепотом переговариваясь. Где-то в глубине подвала по-прежнему тихо плакал ребенок, и этот робкий плач был для Плужникова страшнее всякой пытки. Он сидел на полу не шевелясь, угрюмо думая, что совершил самое страшное: предал товарищей. Он не искал оправданий, не жалел себя, он стремился понять, почему это произошло.
«Нет, я струсил не сейчас, – думал он. – Я струсил во вчерашней атаке. После нее я потерял себя, упустил из рук командование. Я думал о том, что буду рассказывать. Не о том, как буду воевать, а что буду рассказывать…»
Подошли два пограничника с ручным пулеметом.
– Прикрывать вас приказано.
Плужников молча кивнул. Пограничники возились с пулеметом, проверяли диски, а он с тоской думал, что с шестью бойцами ему ни за что не выбить немцев из костела, а попросить помощи не решался.
«Лучше умру, – тихо повторял он про себя. – Лучше умру».
Он почему-то упорно избегал слова «убьют», а говорил «умру». Словно надеялся погибнуть от простуды.
– Гранат-то у нас всего две, – сказал Прижнюк, ни к кому не обращаясь.
– Принесут, – сказал пограничник. – Так не бросят: свои же ребята.
Потом пришло еще человек пятнадцать. Рыжий старший сержант с эмблемами артиллериста доложил, что люди присланы в помощь. Вместе с ним Плужников развел бойцов по отсекам, расположил перед оконными нишами.
Все было готово, а немецкий метроном продолжал стучать, неторопливо отсчитывая секунды. Плужников все время слышал этот отсчет, пытался заглушить его в себе, сосредоточиться на атаке, но громкое тиканье назойливо лезло в уши.
Вскоре подошел старший лейтенант. Проверил готовность, лично расставил бойцов. Плужникова он не замечал, хотя Плужников старательно вертелся рядом. Потом вдруг сказал:
– Атаковать днем невозможно. Согласны, лейтенант?
Плужников растерялся, не нашел слов и неуверенно кивнул.
– Но немцы тоже считают, что это невозможно, и ждут атаки ночью. Вот почему мы будем атаковать днем. Главное – не ложиться, каким бы сильным ни казался огонь. Автоматы бьют рассеянно, оценили это?
– Оценил.
– Даю вам возможность искупить свою вину.
Плужников хотел заверить усталого старшего лейтенанта, что скорее умрет, но слов не нашел и снова кивнул.
– Я знаю, что вы хотели сказать, и верю вам. – На замкнутом лице старшего лейтенанта впервые показалось что-то вроде улыбки. – Пойдемте к бойцам.
Старший лейтенант прошел по всем отсекам, из которых готовилась атака, повторив в каждом то, что уже сказал Плужникову: автоматы бьют рассеянно, немцы не ожидают