амфору вина и положил жертвенный хлеб. Затем он благословил ее и сказал:
– Да разгонит священный свет Осириса окружающую тебя тьму неведения и да отверзятся очи твои к восприятию великих истин, которые воля бессмертных скрывает от глаз смертных. Молись, дочь моя, с верой и жаром, дабы ты достойна была бодрствовать у священной гробницы. Это вино и этот хлеб поддержат твое бренное тело, если ты почувствуешь, что слабеешь.
Оставшись одна, Нуита вторично простерлась. Потом, воздев руки, она в горячей молитве стала просить Осириса открыть ей судьбу любимого человека и указать путь, каким она должна была следовать в своей тяжелой жизни.
Три дня и две ночи провела Нуита в слезах и молитве, уделяя лишь самое короткое время сну, но бог безмолствовал. Ни малейшее веяние не нарушало глубокой тишины подземелья и ни малейшего знака не исходило от божества. В конце третьей ночи отчаяние овладело Нуитой. Дрожа всем телом и обливаясь потом, молодая женщина подползла к гробнице Осириса и прижавшись пылающим лбом к холодным камням саркофага, с отчаянием вскричала:
– Великий и могущественный бог, милосердный ко всякому, приближающемуся к тебе! Отчего же ты глух к моим слезам и молитве? Неужели до такой степени я недостойна? Или ты разгневан на меня за то, что я солгала, сказав, что видела тебя во сне? Но ведь голос божества устами прорицательницы повелел мне предпринять это паломничество к твоей священной гробнице.
Рыдания заглушили ее слова. Но почти в ту же минуту она вздрогнула и выпрямилась: порыв ледяного ветра пахнул ей в лицо, а все подземелье наполнилось свистом сильной бури.
Онемев от ужаса, Нуита продолжала стоять на коленях. Взгляд ее точно прирос к светлому беловатому облаку в нескольких шагах от нее, испещренному молнией, облако кружилось, извергая целые снопы искр и потрескивая.
Вдруг свет облака померк и принял вид черной тучи, которая, в свою очередь, расплывалась, мерно колеблясь, а на ее месте, в центре склепа, появился высокий и стройный человек, одетый в белые одежды, с клафтом на голове.
Каково было удивление Нуиты, когда в появившемся человеке она узнала Аменхотепа, исчезнувшего одновременно с Рамери.
Маг, по-видимому, был в страшном волнении. Лицо его было мертвенно бледно, губы дрожали, а глаза метали пламя.
– Недостойное насилие совершено надо мной, – сказал он хриплым и отрывистым голосом, доносившимся словно издалека. – Я жив и сплю в подземелье своего собственного дома. Презренный Бизу знает это место. Рамери так же спит в пьедестале сфинкса. Открой…
Фигура мага побледнела и заколебалась в воздухе; он смолк. Но как бы под влиянием напряжения воли, видение снова приняло реальный вид и снова раздался голос, но более слабый и глухой, и повторял:
– Открой! Ты его найдешь там, а у него в ногах стоит шкатулка со средством для его пробуждения. Ты найдешь возможность освободить и меня!
Видение снова поблекло и отодвинулось назад. Нуита вскочила на ноги и, трепеща вся, вскричала:
– Секрет!