дня приехал и остановился в Hotel de l’Europe, так что ежели Вы, маменька, захотите писать, то пишите по этому адресу. Отель выстроен недавно и открылся лишь в этом году, поэтому наши соотечественники его еще не облюбовали. Метрдотель сообщил, что русские предпочитают Hollandischer Hof и Badischer Hof, где когда-то останавливался Барклай-де Толли. Напротив отеля казино, но у меня душа к азартным играм не лежит, Вам это известно, маменька.
Здешний доктор осмотрел мою ногу и советовал ее разрабатывать, поэтому я рано встаю, завтракаю и иду гулять. Потом процедуры, мне прописано два курса, всего шесть недель. Минеральная вода здесь поступает прямо из-под земли, горячая, немного соленая, вокруг источников недавно выстроили питьевой павильон Тринкхалле.
Вы, маменька, меня перед отъездом моим просили написать, если кого из наших знакомых встречу. Но пока никого не встретил. Кажется, видел издали мадам Васильчикову, она беседовала с господином и молодой дамой, но они мне незнакомы. Русские здесь, как правило, поднимаются после полудня, на процедуры являются к вечеру, я же спать ложусь рано, меня после процедур в сон клонит. Поэтому никого пока не видел, но, признаюсь, не сильно огорчен…»
Перечитав письмо, Александра Петровна тяжело вздохнула – слишком сильно, видно, задела сердце Ванюши барышня Тухачевская, никогда прежде он не бежал от общества.
Глава третья
Первые десять дней в Баден-Бадене протекли монотонно, ничего в жизни Ивана не изменив. С восходом солнца он, как и писал матери, отправлялся на прогулку в дубовую рощу, тянувшуюся вдоль берега реки Оос, и по хорошо утоптанной дороге добирался до старого аббатства Лихтенталь. Потом возвращался и спешил на процедуры, которые действительно помогали – колено, нывшее по ночам в течение восьми лет, перестало его беспокоить. На одиннадцатый день на обратном пути из аббатства ему повстречался приятель по Пажескому корпусу Андрей Шостак и бросился лобызаться.
– Ростовцев, радость-то какая, сто лет не виделись!
В корпусе они никогда особо не дружили. Иван, будучи четырьмя годами старше, с началом Польской кампании вышел в армию поручиком, Андрей в это время лишь проходил испытания для поступления в камер-пажеский класс. Нынешней весной кто-то из гостей Якова Ивановича упомянул, что некий Андрей Шостак служит при военном генерал-губернаторе Петербурга в чине штабс-капитана, и Ивану имя показалось знакомым, но в памяти даже не сразу всплыло, что они знали друг друга в корпусе. Поэтому столь бурное проявление радости его несколько смутило. Он слегка отстранился и дружески похлопал Шостака по плечу.
– Я тоже очень рад, какими судьбами?
– Как все – ищу забвений и развлечений, – считая, что удачно скаламбурил, Шостак весело хохотнул, – а ты?
– Залечиваю старые раны.
– И впрямь прихрамываешь, – согласился Шостак, – я тебя издали приметил, думал: ты, не ты? Слышал, ты в Польше отличился, завидую. Родиться бы мне на пару лет раньше! И давно